– Не нужно, не нужно ничего бояться, – прошепталаЮлия, касаясь волосами его щеки, – ты не умрешь, будешь жить долгои… – И счастливо? – усмехнулся Борис.

– Про счастье не знаю, но на войне с тобой ничего неслучится. Ты умрешь нескоро, своей смертью. Верь мне, я знаю, я чувствую… –Я верю, – с удивлением протянул Борис, Он прислушался к себе и понял, чточерное облако больше не сжимает его сердце. За окном, приветствуя восходсолнца, пели птицы. Рядом с ним была прекрасная женщина. Борис понял, что вновьвозродился к жизни.

– Ты – добрая волшебница? – смеясь, спросилон. – Фея из сказки?

– Нет, – она улыбнулась, и лицо ее чуднопохорошело, – я – обычная женщина, но я должна была сделать это для тебя.

– Но почему именно для меня? – против воли спросилон.

Тень пробежала по лицу Юлии, улыбка ушла, глаза смотрелистрого и отчужденно.

– Больше не нужно вопросов. Прошу тебя: запомни этуночь.

– Запомню, – согласился Борис, понимая, чтопродолжения ночи не будет.

* * *

На следующее утро по просьбе Колзакова пришли две татарки издеревни и обрядили покойного в чистое. Православного священника не найти былоза сто верст вокруг, так что отпевать Стасского было некому. К тому же возниклиеще разногласия по поводу предположения Сильверсвана, что Стасский, посколькуимел польскую фамилию, мог быть не православным, а католиком. Никто наверноеничего не знал, Стасский никогда про свое вероисповедание не говорил, и дажекреста на нем не было. Колзаков заказал татарам сколотить гроб, и решили, чтокаждый прочитает над покойником какие помнит молитвы, а пока положили усопшегона стол в самой большой комнате хозяйского дома. Борис, выйдя за каким-то деломиз дома, увидел в дальнем конце деревни подъезжающую арбу. Татарин-возчикостановился и заговорил с кем-то из местных, а с арбы соскочили и пошли пешкомдва человека. Сначала Борис увидел, что это офицер и солдат, потом емупоказались знакомы их фигуры и походка, и наконец он понял, что к немуприближаются Аркадий Петрович Горецкий и его верный Санчо Панса Саенко.

Борис, удивленный и обрадованный, пошел им навстречу.

– Ваше благородие! – издали крикнул Саенко. –Здоров ли?

– Вот так встреча, Пантелей Григорьевич, –усмехнулся Борис.

Он поздоровался с Горецким и повел вновь прибывших к дому,расспрашивая о причинах приезда. Впрочем, Горецкий в обычной своей загадочнойманере ответил ему крайне уклончиво, а Саенко сел на своего любимого конька:

– Ох и подлый же народ эти татары! Возчик-то содрал тришкуры, а вез так, что все бока отбил. И такое-то подлое место стрелка эта! Водыи то не попить, соль одна да горечь. Как этот татарин пьет – это только одноудивление. Такой воды и лошади в рот не возьмут. А его татарские коники, видно,привыкши – пьют да помалкивают. А ночевали-то как плохо у сторожа соляного…Войдя в горницу, Горецкий удивленно воззрился на мертвого поручика. Саенкоперекрестился.

– Батюшки! Что ж это? Упокойник у вас? Осколком, чтоли, его убило?

– Нет, – Борис помрачнел, – как ни странно,поручик Стасский скоропостижно скончался вчера вечером. Должно быть, разрывсердца.

– Что вы говорите? – удивленно взглянул на БорисаГорецкий. – Мне казалось, что уже несколько лет я сталкиваюсь только снасильственной смертью. Резаные, колотые или огнестрельные раны – вот и всеразнообразие, а сердца, кажется, у всех выздоровели.

Аркадий Петрович подошел к столу, на котором лежал покойник,и наклонился над телом. Он внимательно осмотрел лицо Стасского, присвистнул иосторожно расстегнул воротник мундира.

Борис удивленно следил за действиями полковника. Горецкийвнимательно оглядел шею трупа, затем обследовал его запястья. Наконец он поднялна Ордынцева крайне озабоченный взгляд и сказал негромко:

– Этот человек не умер естественной смертью. Какбольшинство людей в наше время, он был убит.

В дверях раздался приглушенный вскрик. Борис обернулся иувидел на пороге Юлию Львовну.

– Как – убит? – испуганно проговорила она. –Почему вы знаете? Кто вы?

– Полковник Горецкий, Аркадий Петрович, –представил Борис своего бывшего шефа. – А это – Юлия Львовна Апраксина.

– Весьма рад знакомству, сударыня, – поклонилсяГорецкий, – хотя обстоятельства не слишком благоприятны… А насчет того,почему я знаю, что этот человек убит, – вот, извольте взглянуть. –Полковник показал на шею трупа, Юлия Львовна, несколько побледнев, тем не менееприблизилась и взглянула – работа сестры милосердия лишила ее брезгливости истраха перед внешними проявлениями смерти. – Вы видите, – Горецкийпоказывал золотым карандашиком, как будто иллюстрировал лекцию студентам-медикам, –кожа имеет характерный серовато-голубой оттенок, но особенно важны эти мелкиекрасные точки на шее и на запястьях. Это – точечные кровоизлияния. Кроме того,клиническая картина дополнена мелкими кровоизлияниями в глазу, – Горецкийприподнял веко, – и меньшей, чем обычно, выраженностью трупногоокоченения. Судьбе было угодно распорядиться так, что мне приходилось ужевидеть аналогичные трупы. Видите ли, в мирной жизни я был юристом – БорисАндреевич подтвердит вам, я читал ему в университете курс уголовного права, –но я и практиковал, был товарищем прокурора. Среди прочих дел в девятьсотдвенадцатом году мне пришлось участвовать в процессе по обвинению молодогозолотопромышленника Зотова в убийстве отца и жены. Отца он убил из-занаследства, а жену, как это принято в определенных кругах, – из-закафешантанной певички. Так вот, оба трупа имели те особенности, на которые ятолько что обратил ваше внимание. Как выяснилось, Зотов, сибирякno-происхождению и по месту его основных промышленных интересов, много общалсяс дикими народами Сибири, и у тунгусского шамана позаимствовал священный яд,малыми дозами которого шаман вводил себя в исступление при своих камланиях.Несколько большая доза того же вещества, родственного яду кураре, которымсмазывают свои стрелы американские индейцы, отправила родственников Зотова натот свет.

– Вы уверены, что в нашем случае применен тот жеяд? – спросил Борис.

– Вы уверены, что это – яд, а не естественнаясмерть? – почти одновременно спросила Юлия Львовна.

– Конечно, у меня нет настоящей лаборатории, нетвозможности произвести точный анализ, – Горецкий выпрямился, поправилпенсне, еще усилив свое сходство с университетским профессором, – нопризнаки, на которые я обратил ваше внимание, весьма характерны. Во всякомслучае, они не наблюдаются у умерших от сердечного приступа. Но для того, чтобыеще больше увериться в моем диагнозе, я произведу небольшой экспериментдоступными мне средствами.

Аркадий Петрович повернулся к своему верному ординарцу,молча наблюдавшему за уверенными действиями патрона, и попросил:

– Саенко, голубчик, не в службу, а в дружбу, принесимой саквояж.