— Ваше сиятельство… — следуя за де Мартеном по бесконечно длинной анфиладе, несмело начала я.

— Можешь звать меня просто Эмерик, Мари, — великодушно разрешили мне. — Не люблю весь этот официоз.

— Хорошо, Эмерик, — кивнула. — Тут такое дело… У меня нет другой одежды, а эта… Ну, в общем, сами видите.

Посланник скользнул по мне быстрым взглядом.

— Переодеться тебе и правда не помешает… Ничего! — Ободряюще мне улыбнулся. — Сейчас устроимся, и я велю прислать к тебе портниху.

— Спасибо, — улыбнулась ему в ответ и добавила: — Услуги швеи можете вычесть из моего жалованья.

Которую мы, кстати, не обговаривали.

— Так и сделаю, — согласился де Мартен. — Сколько тебе должны были заплатить после отбора?

— Пятьсот эльф-ф-ф… сов.

— Значит, заплачу тебе столько же, — расщедрился посол.

Подозрительно хороший мужчина.

Ну прямо как Игорь.

Пока де Мартен общался с советником, лицо которого показалось мне знакомым (главное, чтобы ему не показалось знакомым мое), я стояла возле стены, завешанной портретами королевской семьи, и делала вид, что увлечена их рассматриванием. Лишь бы к советнику не оборачиваться.

Портрет Рассарха здесь, к слову, тоже имелся: рыжеволосый красавец в темно-красном мундире, с надменным выражением лица и льдинками на том месте, где, по идее, должны быть глаза. Стоило мне его увидеть, как у меня появилось совершенно детское и горячее желание дорисовать ему усы, козлиную бородку, сделать нос картошкой, а под глаза добавить пару синяков. Жаль, мелков с собой не было или какого-нибудь фломастера.

Раскланявшись напоследок с советником, де Мартен вернулся ко мне и с улыбкой произнес:

— Ну вот, все отлично. Ньерт Эвертон доложит о моем приезде его величеству, а мы с тобой пока познакомимся с нашими покоями.

— И портнихой, — на всякий случай напомнила я.

Улыбка посла стала еще шире:

— И портнихой.

Видимо, Эмерик был той еще шишкой, потому что апартаменты ему выделили ну прямо-таки королевские. Две просторные спальни с кроватями под балдахином, соединенные общей гостиной. Кабинет — в два раза больше, чем наша с Севериной комната, и в кряк знает сколько раз роскошнее. Про ванную вообще молчу. Не комната, а мечта! Повсюду позолота, лепнина, шелк и парча. В общем, сплошной ампир без намека на скромность и сдержанность.

Дверь в мою спальню запиралась на ключ, что не могло не радовать. Конечно, если де Мартен — маг, то при желании никакие замки его не остановят. Но я все же надеялась, что до крайностей не дойдет. Правда, декламировать стихи не спешила: мне кровь из носу нужно было остаться в Анделиоре.

Пока посол переодевался, я допрашивала мару, наконец изволившую предстать передо мной:

— Где ты опять пропадала? Мари!

— Как где? Знакомилась поближе с нашим новым работодателем, — оскорбилось привидение.

— Что-нибудь о нем узнала?

— Узнала и поняла, что красивее его мужчины еще не встречала. — Марэя мечтательно закатила глаза. — А ведь наши мары — все писаные красавцы!

— Я не о том, — попыталась вернуть призрачную деву в нужное русло. — Как он вообще себя вел? Что делал?

— Поужинал в отеле, просмотрел какие-то бумажки из своего саквояжа — я не присматривалась, после чего сразу лег спать, — принялась перечислять мара. Не сдержавшись, восторженно выдохнула: — А когда спит, он еще красивее!

— Он что-нибудь говорил?

— Только с хозяином отеля парой слов перекинулся и со своими слугами. Весь вечер выглядел задумчивым или, может, уставшим. Мари, — мара кивнула на маленький круглый столик со столешницей из слоновой кости, на котором стояли писчие принадлежности, — а попробуй что-нибудь написать. Ну мало ли.

Я взяла перо, обмакнула в чернила, встряхнула легонько (наверное, так это делается), усыпав верхний листок крупными синими каплями, которые тут же превратились в некрасивые кляксы.

По-видимому, все-таки не так.

— Напиши: меня зовут неали Омон, — продиктовала Марэя.

Несмело поднесла кончик пера к бумаге и вывела первую закорючку. За ней еще и еще, чувствуя, как дышать становится легче.

Все-таки я могу писать. Минус одна проблема.

— А у тебя красивый почерк. Или у меня… — задумчиво заметила Марэя. — В общем, у нас.

Почерк был… мой. Немного размашистый, уверенный и твердый. Как будто я всю жизнь писала пером.

Я еще немного осмотрелась, а потом меня позвал де Мартен. Пришла портниха, чтобы снять мерки и сшить для меня несколько смен одежды.

— Еще ей понадобится платье к сегодняшнему вечеру, — уже удаляясь в кабинет, бросил посол. — Для ужина с его величеством.

Ой!

— Все сделаем, ваше сиятельство, — заверила графа мастерица. — И платье, и блузки с юбками. Белье вам, я так понимаю, тоже нужно? — обратилась она ко мне, с интересом меня разглядывая.

Видимо, задавалась вопросом, что такая нищая, как я, забыла в покоях иноземного посла.

— Нужно, — кивнула я.

Портниха негромко хмыкнула. Наверное, успела нафантазировать, где и как я буду работать у Эмерика. Ну да бог с ней. Мне с ней детей не крестить, а значит, плевать, что она там себе надумала.

Когда за послом закрылась дверь, меня попросили раздеться. Что я и сделала, после чего стояла неподвижно, пока швея снимала мерки.

— Какая же вы тоненькая, — неодобрительно покачала головой женщина, назидательно закончив: — Кушать вам надо больше.

Стоило услышать это ее «кушать», как я тут же вспомнила о грядущем ужине. Почувствовала, как неприятно засосало под ложечкой, как будто от дурного предчувствия.

Может, сказать де Мартену, что приболела? И пусть сам идет ужинает с этим железным человеком. Особой королевских кровей с каменным сердцем.

Напомнив себе, что нельзя отлынивать от работы в первый же рабочий день (к тому же рано или поздно мы с Рассархом все равно где-нибудь пересечемся — это, увы, неизбежно), я постаралась отвлечься от тревожных мыслей и спросила у портнихи:

— А как вы планируете успеть сшить мне платье к сегодняшнему вечеру?

— Что за странный вопрос? — удивилась она. — С помощью зачарованных иголок и ниток конечно же.

И правда, чего это я.

После ухода швеи де Мартен позвал меня в кабинет и рассказал о моих обязанностях. Мне предстояло писать от его имени письма, которые он будет надиктовывать, сопровождать его на светских мероприятиях, вроде сегодняшнего ужина, и выполнять другие «не слишком обременительные для такого прелестного создания поручения».

— Мари, скажи, а ты давно в столице? — прежде чем отпустить меня готовиться к нервотрепательному вечеру, спросил Эмерик.