заправлена в темные джинсы. А довершал дело широкий кожаный такой же черный ремень с золотой бляшкой, сверкающей даже при таком скудном свете. Вся эта одежда сама по себе была до невероятного простой, ничего лишнего, но надетая вместе отдавала какой-то изысканностью. На голове Себ тоже навел порядок и расчесал еще сырые — он явно не потрудился их высушить — волосы, слегка зачесав их на бок.

Взглянув на Себа, Араки вдруг понял, как выглядит сейчас сам. Не стоит и сравнивать этот безукоризненно опрятный внешний вид с его потасканным и измученным. Застиранная мятая серо-белая толстовка. Возможно, когда-то эта толстовка была красивого белого цвета и вовсе не выглядела настолько затасканной, но спустя годы она утратила всякую красоту. Светлые джинсы были заношенны ничуть не меньше. Коричневые пятна грязи после вчерашней прогулки надежно поселились на коленях и пятой точке. И пуховик, который так бесцеремонно кинул белобрысый, был бесформенный и затертый на локтях. Добавив к этому еще взъерошенные грязные волосы, характерную лишь ему пугающую внешность и перегар от вчерашней выпивки, то впечатление получим, скажем так, явно не из лучших. Осознав это, Хиро нахмурился и отвел взгляд.

«Да какое кому дело, как я выгляжу, в самом деле?»

Он встал и, молча, натянул на себя пуховик все с тем же недовольным выражением лица. После они вместе вышли в коридор, не нарушая безмолвия, обулись и вышли на улицу. Утро выдалось на редкость зябким. Мороз нещадно щипал их за лица, а проклятый ледяной ветер так и норовил проникнуть под одежду, пробирая до костей. Стоя под подъездным козырьком, недолго они просто наблюдали безликий пейзаж. Себ громко выдохнул, выпустив небольшие клубы пара, затянул шарф потуже и достал сигарету. В тишине он курил, привыкая к холоду. Араки на улице чувствовал себя еще неуютнее, чем в квартире. Переминаясь с ноги на ногу, то и дело, стряхивая с себя невидимые пылинки, он ясно дал понять Себастьяну, что чувствует.

— Да не беспокойся ты об этом. Ты не из-за этого страшный, — заговорил Себ привычно тихо, смотря на улицу.

— Да как тут не беспокоится? Я ж как бомж выгляжу.

— Ну, нет. Скорее как Король бомжей.

— Что, прости?

— Король бомжей. Ну, знаешь, такой еще не до конца опустившийся с гордым величественным видом. Элитный бомж.

— Умеешь подбодрить.

— Ага. Я старался.

Араки не стал ничего больше говорить, а лишь тихо злился на хамство белобрысого.

«Ну почему нельзя сказать чуть мягче? Неужели обязательно именно так? Какой у него все-таки отвратительный характер. Так бы и придушил…» — думал Араки.

«Я еле-еле на ногах держусь, вот-вот ласты склею. Голова словно чугунная, тело ломит и тошнота эта. Мерзко-то как. А ему хоть бы что. Стоит тут бодренький такой и, вы посмотрите, еще и жалуется. Да и вид у него не такой плохой, могло быть и хуже. Эх, почему жизнь так несправедлива?» — думал Себ.

Как только Себ докурил, они двинулись. В голове Араки царствовал тот странный туман, при котором сконцентрироваться на чем-то было просто невозможно. Непрошено врывались обрывки мыслей и тут же исчезали, оставляя после себе лишь пустоту, которая вскоре так же заполнялась неполными ничего незначащими фрагментами. Дорога до больницы не была длинной — всего десять-пятнадцать минут неспешным шагом, потому довольно скоро они пришли. Обычное, ничем непримечательное здание, с таким же серым двором. Пару облезлых деревянных скамеек, узкие асфальтовые тропинки, пару старых дубов на нескольких десятках квадратных метров — вот, в общем, и весь прибольничный двор. Задерживаться в нем они не стали и сразу пошли к входу больницы.

Обстановка внутри была уж слишком предсказуема: белые коридоры, снующий туда-сюда по этим коридорам персонал, пациенты, словно сбитые столку, растерянно наблюдавшие за этим, знакомый запах медицинского спирта, режущий нос. Араки подошел к первой попавшейся медсестре и осведомился о нахождении врача, который следил за состоянием его отца. Узнав, что врач сейчас в больнице, он немедленно пошел его искать. Белобрысый бесшумно шел за ним по пятам. После недолгих поисков они его нашли. Это был мужчина престарелого возраста с длинными по плечи неопрятными седыми волосами и такой же седой коротко-стриженной бородой. Кожа его была бледна, словно снег, а походка слегка прихрамывающей. Араки потратил пару минут, втолковывая, кто он, и зачем он пришел. Поняв это, врач увел его улаживать бюрократические дела. Для того чтобы отключить кого-либо от аппаратов жизнеобеспечения, требовалось подписать целую кучу бумаг. Хиро подписывал их, почти не читая, просто следуя указаниям врача, и вскоре они уже подошли к палате его отца.

«Вот так просто?» — думал Араки, удивляясь, как все прошло быстро. — «Всего пару-тройку подписей отделяют жизнь от смерти?»

— Я дам вам время попрощаться. Минут пятнадцать вам хватит? — сиплым голосом спросил врач.

Араки в ответ лишь неуверенно кивнул, и врач удалился. Наверно, к другим пациентам. Хиро обернулся к Себу.

— Я подожду снаружи, — сказал белобрысый и сел на обтертую скамейку рядом с дверью.

— Хорошо.

Хиро боялся входить, помня прошлый раз. Боялся и вида, и запаха гниющей плоти, и реальности, так резко кидающейся ему в глаза в этой палате, но повернуть назад уже было нельзя. Собравшись с духом, он открыл дверь, стараясь смотреть в пол, прошел вглубь палаты и сел на деревянный табурет рядом. Запах при входе он, конечно, почувствовал, и он был все тот же отвратительно мерзкий, но не вызвал прежней паники, как и внешний вид, на который он осмелился посмотреть только спустя пару минут. Состояние отца заметно усугубилось за прошедшие дни; трупные пятна стали больше; глаза, казалось, ввалились еще глубже; дряблая кожа обтягивала лежавший на постели скелет.

— Привет, Пап, — неуверенно начал он. — Давно не виделись… Или недавно? Даже не знаю… Знаешь, а без тебя дома так пусто. Одиноко. Как я теперь без тебя? Но надо жить как-то дальше, так? У меня все по-старому. Через каких-то четыре с лишним года экзамены. Экзамены Старшей школы. Помнишь, Пап, как я сдавал их в Средней? Это было сложно, я еле-еле их сдал с третьего раза. Ты, наверно, больше меня нервничал. А когда пришли хорошие результаты, потратил последние сбережения и устроил праздник, помнишь? Я очень хорошо помню, никогда не забуду тот торт. Было весело. — Он слегка улыбнулся, вспоминая тот день, но улыбка была мимолетной и быстро пропала с его лица. — Только теперь это в прошлом. Мне больно, Пап. — По щекам покатились слезы. — Больно. Я не хочу тебя терять. Хочу, чтобы все было как раньше. Хочу поговорить