Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуйте, – остановившись у нижней ступеньки, сказал Ахмет.
Он вдруг почувствовал, что не может двинуться дальше, и был рад передышке, предоставленной ему появлением на крыльце санитара.
– Здорово, коли не шутишь, – равнодушно поздоровался санитар. – Ты к нам по делу или так, кхм… полежать?
Ахмет пропустил сомнительную остроту мимо ушей, даже не поняв, что это была шутка. По дороге сюда он вообще ни о чем не мог думать, но, когда пришло время, так необходимая ему ложь сама собой прыгнула на кончик языка.
– Один мой земляк разыскивает жену и сына, – сказал он. – Я согласился ему помочь, и вот…
– Бывает, – оборвал его неуклюжее вранье санитар. Он затянулся папиросой и, прищурив один глаз, окинул Ахмета оценивающим взглядом. – Земляк, говоришь? А почему ты решил, что его жена и сын именно тут, у нас?
– Не именно тут, – возразил Ахмет, поняв, что начинается именно то, чего он боялся. – Потому мы и ищем вдвоем, что моргов и больниц очень много…
– И вы собираетесь проверить их все, – с иронической ухмылкой подхватил санитар. – По всей, мать ее, России… Хорошенькое дельце! На такое дельце, браток, жизни может не хватить. А может, ты просто прослышал, что тут, у нас, твоих земляков столько, что их уже класть некуда? Так это факт. Только это не те, кого ты ищешь. Нелегалы это, понял? Ехали в Москву в товарном вагоне, да вот, видишь, не доехали… Так что, брат, знакомых своих тебе здесь искать не резон, если только они не… ну, того… сам понимаешь.
– Понимаю, – сказал Ахмет. – И все же я хотел бы… Я бы просил… То есть…
– Ясно, – перебил его санитар. Ахмет вдруг заметил, что он смотрит куда-то поверх его плеча, и, оглянувшись, понял, что санитар разглядывает Фариду. – Ясно, – повторил санитар, снова переводя взгляд на Ахмета. – Ты, значит, и сам из этих… Кого ищешь-то?
Взглянув ему в глаза, Ахмет почему-то понял, что лгать бесполезно: этот человек ему не поверит, а потом просто прогонит прочь, как бродячего пса.
– Жену и сына, – сказал он тихо.
Санитар печально покивал косматой головой.
– Ну, конечно, – сказал он. – Для опознания надо паспорт предъявить, а регистрация небось на коленке нарисована… Проверят, и – гуд бай, Америка! В смысле, Россия, но все равно гуд бай… Да, браток, тяжелое положение. Мне-то места не жалко, Россия – она большая, земли на всех хватит. Хотя, конечно, с другой стороны… Ну, да ладно, перед смертью все равны, это я тебе как медик говорю.
Ахмет робко протянул ему фотографию, которая неизвестно когда и как очутилась у него в руке.
– Не припоминаю, – сосредоточенно морща лоб, сказал санитар. – Так разве всех упомнишь! Пустить тебя, что ли, посмотреть? Нет, не пущу, – решил он. – Там, браток, такое… Уж на что я привычный, и то… Короче, мы с тобой так поступим: ты сейчас в магазин беги, а я пойду твоих родных поищу, мне оно сподручнее. Дай-ка еще разок глянуть…
– Возьмите фотографию с собой, – поборов естественное нежелание отдавать последнее, что у него осталось, предложил Ахмет. – Только…
– Да не волнуйся, – сказал санитар, – цела будет твоя фотография. Я их, этих фотографий, столько в руках передержал, что глядеть на них тошно. Не беспокойся, верну в любом случае. А ты не стой, дуй в магазин.
– А зачем? – спросил Ахмет, но тут же спохватился. – Простите. Я понял.
– Оно и видно, что нерусский, – с укоризной сказал санитар, пряча фотографию в нагрудный кармашек халата. – Разве ж наш мужик такое спросит? Ты себе московскую регистрацию хоть на лбу нарисуй, а все равно ежу понятно, кто ты таков есть. Зачем… Это ж надо такое ляпнуть! За хлебом, е-н-ть! И еще за макаронами…
Продолжая возмущенно и невнятно бормотать себе под нос что-то насчет непроходимой тупости иностранцев, неспособных воспринять и оценить по достоинству движения широкой русской души во всем их сложном и утонченном многообразии, санитар повернулся к Ахмету спиной и, шаркая по цементу подошвами кирзовых сапожищ, скрылся в помещении. Обитая жестью дверь захлопнулась, и Ахмет вернулся к Фариде.
– Этот человек обещал помочь, – ответил он на вопросительный взгляд женщины. – Я… Нет, лучше ты ступай в магазин и купи бутылку водки.
Фарида молча кивнула и двинулась в сторону гастронома, который они миновали по дороге сюда. Она прожила в России дольше зятя, больше повидала и уже не удивлялась тому, что русские мужчины до сих пор сплошь и рядом предпочитают так называемую «жидкую валюту» обычным деньгам. Взимая плату за свои услуги натурой, они просто-напросто экономили время, которое в противном случае им самим пришлось бы потратить на поход в тот же самый магазин за той же самой водкой.
В свои сорок два года Фарида оставалась девственницей; в силу разных причин и обстоятельств не выйдя замуж на родине, она окончательно отчаялась найти мужа здесь, в России, где подавляющее большинство ее земляков проживали нелегально и не помышляли о создании семьи. Что до русских мужчин, которые частенько обращали на нее внимание, то считать их мужчинами можно было лишь с очень большой натяжкой – по крайней мере, в понимании Фариды, да и любой другой мусульманской женщины.
Проводив Фариду, Ахмет вернулся к крыльцу морга и стал нервно расхаживать взад-вперед по неровному, растрескавшемуся асфальту. Время шло; по дорожкам парка гуляли больные в теплых байковых халатах поверх застиранных пижам, поодиночке и парами пробегали медсестры и санитарки – как показалось Ахмету, все до единой одинаково толстые и некрасивые. Весь этот больничный люд удостаивал маячившую на площадке перед моргом одинокую фигуру разве что беглым взглядом, но Ахмету вдруг показалось, что все они исподтишка пристально его разглядывают, задаваясь одним и тем же вопросом: что делает здесь этот афганец? Ему начали мерещиться со всех сторон направленные на него недоброжелательные, испытующие взгляды; казалось, за каждым окном трехэтажного больничного корпуса притаились десятки жадно прильнувших к стеклу наблюдателей и кто-то из них, вполне возможно, уже звонил в милицию, чтобы сообщить о находящемся на территории больницы подозрительном