Через открытый дверной проем Мейтланд смотрел на лужи на заросшем травой фундаменте, в который провалился первый этаж. Когда-то здесь была маленькая типография, и у его ног лежали несколько матриц с медной задней стороной. Мейтланд поднял одну и посмотрел на смутные фигуры мужчины в темном костюме беловолосой женщины. Прислушавшись к дождю, он подумал о разводе своих родителей. Неопределенность того периода, когда ему было восемь лет, словно воссоздалась в зеркальном образе на матрице, в инвертированных тонах неизвестных мужчины и женщины.

Через час, когда дождь прошел, Мейтланд выбрался из своего убежища. Крепко держась за костыль, он поковылял обратно к южному откосу. Лихорадка все усиливалась, и он бездумно смотрел на пустынное полотно дороги.

Когда он добрался до откоса и посмотрел на оставленное на белом боку кессона послание, обнаружилось, что все буквы стерлись.

На лицо Мейтланду упали последние капли дождя. Он смотрел на остатки своего послания, что нацарапал на мокром бетоне. Буквы превратились в черные пятна, горелую резину смыло на землю к его ногам.

Стараясь сосредоточиться, Мейтланд исследовал землю в поисках горелых трубок, которыми писал. Кто-то стер буквы? Неуверенный в себе и своей способности рассуждать здраво, Мейтланд стоял, опершись на металлический костыль. Его грудь и легкие наполняла лихорадка. Он заметил, что дугообразные пятна на бетоне в точности напоминают следы от дворников на ветровом стекле, и диким взглядом обвел остров и откосы дорог. Может быть, это салон машины? Весь остров уместился в «Ягуар», а его ветровое стекло и окна бред превратил в эти откосы? Возможно, сейчас он просто навалился грудью на руль, а дворники заело, и они болтаются туда-сюда, оставляя на запотевших стеклах какое-то бессвязное послание…

Сквозь скопление белых облаков на востоке от острова пробилось солнце, и его лучи, как прожектора на сцене, осветили высокий откос. По прилегающей дороге, натужно воя, тащился грузовик; над балюстрадой виднелся верх прямоугольного мебельного фургона. Мейтланд отвернулся. Ему вдруг не стало никакого дела до своего послания и стершихся букв, и он двинулся напролом через высокую, по пояс, траву, намочив об нее рваные брюки и смокинг. На ослепительно ярком солнце остров и бетонные автострады сверкали и вибрировали, и их дрожь пробегала по искалеченному телу Мейтланда. У его бедер и икр трава вспыхивала электрическим светом, а мокрая листва увивалась вокруг, словно не желая отпускать. Мейтланд перекинул больную ногу через разбитую кирпичную кладку. Каким-то образом ему удалось собраться с силами, и их хватило, чтобы двигаться.

Возвращаться к «Ягуару» нет смысла, сказал он себе.

Трава зашумела вокруг на ветерке, словно выражая свое согласие.

– Сначала обследовать остров, а потом выпить вина.

Трава возбужденно зашумела, разделившись на округлые волны и заманивая его в свои спирали.

Очарованный, Мейтланд пошел кругами, читая в этих узорах утешительный голос необозримого зеленого существа, стремящегося защитить и направить его. Спиральные изгибы вились в воспаленном воздухе – явная подпись эпилепсии. Его собственный мозг охвачен лихорадкой – возможно, повреждена кора головного мозга…

– Найти приставную лестницу?..

Трава хлестала по ногам, словно злясь, что Мейтланд по-прежнему хочет вырваться из этих зеленых объятий. Рассмеявшись над травой, Мейтланд ободряюще похлопал по ней свободной рукой. Ковыляя мимо, он отбивал льнувшие к талии шуршащие стебли.

Почти несомый травой, Мейтланд взобрался на крышу заброшенного бомбоубежища. Отдыхая там, он осмотрел остров повнимательнее. Сравнив его с системой автострад, Мейтланд увидел, что пустырь гораздо старше, чем окружающая территория, словно этот треугольный клочок выжил благодаря своей исключительной хитрости и упорству и будет жить дальше, незаметный и неведомый, после того как эти автострады рухнут и превратятся в пыль.

Некоторые части острова вели свою историю из времен задолго до Второй мировой войны. Самой древней была восточная оконечность, что под виадуком, – там находились церковный двор и дорожки меж домиками времен короля Эдуарда. Автомобильное кладбище с обломками машин наложилось на еще различимые улицы и аллеи.

В центре острова находились бомбоубежища, среди которых он и сидел. Виднелись остатки позже добавленного к ним поста гражданской обороны, которому было чуть более 15 лет. Мейтланд слез с бомбоубежища. Поддерживаемый стеблями травы, вьющимися вокруг, как стайка услужливых слуг, он поковылял на запад, к центру острова. Ему пришлось перебраться через ряд низких стен, частично засыпанных грудами старых покрышек и ржавой стальной проволоки.

Вокруг остатков бывшей кассы Мейтланд различил фундамент послевоенного кинотеатра, узенькой одноэтажной киношки, построенной из бетонных блоков и оцинкованного железа. В 10 футах поодаль, частично заслоненные зарослями крапивы, виднелись ступени, ведущие в подвал.

Увидев разбитую кассу, Мейтланд смутно подумал о собственных детских походах в местное кино с бесконечными программами про вампиров и прочие ужасы. Все больше и больше остров становился точной моделью его головы. Его прогулка по заброшенной территории была путешествием не только по прошлому острова, но и по своему собственному прошлому. Его детская злоба, когда он вслух кричал на Кэтрин, напомнила ему, как в детстве он неутомимо кричал на мать, когда она в соседней комнате нянчила его младшую сестренку. По какой-то причине, всегда его возмущавшей, мать никогда не приходила успокоить его, а давала ему, охрипшему от злобы и недоумения, вылезти из пустой ванны самому.

Слишком устав, чтобы идти дальше, Мейтланд уселся на каменную стену. Вокруг в солнечных лучах возвышались заросли крапивы, и их многоярусные зубчатые листья напоминали башни готических соборов или пористые скалы каменного леса на чужой планете. Внезапным спазмом желудок сдавило от голода, и Мейтланда стошнило прямо себе на колени. Он стер слизь и поковылял по кирпичной дорожке к южному откосу.

На короткие мгновения теряя сознание, он бродил туда-сюда, уставившись в пространство перед собой и следуя за смутным концом костыля.

Бродя так, Мейтланд обнаружил, что утратил всяческий интерес к своему телу и к боли, огнем охватившей ногу. Он начал отбрасывать отдельные части тела, забыв сначала про больную ногу, потом про обе ноги, потом стер всякое сознание об ушибленной груди и диафрагме. Поддерживаемый холодным ветерком, он двигался по траве, спокойно взирая на черты острова, которые за последние дни ему пришлось так хорошо узнать. Отождествляя остров с самим собой, он смотрел на машины на автомобильном кладбище, на проволочную сетку, на бетонный кессон за спиной. Теперь эти вызывающие боль места стали путаться с частями собственного тела. Мейтланд провел руками вокруг, пытаясь очертить остров, чтобы оставить эти части себя в тех местах, которым они принадлежали. Правую ногу он оставит там, где произошла авария, ободранные руки – на стальной ограде. Грудь положит там, где прислонялся к бетонной стене. В каждой точке маленький ритуал обозначит передачу своих полномочий острову.