Мейтланд расстегнул брюки и осмотрел больную ногу. Сустав одеревенел, и сквозь грязь и масло просвечивали поврежденные кровеносные сосуды и огромный синяк.

Прополаскивая поврежденный рот, Мейтланд допил остатки безвкусной воды из резервуара для прысканья на ветровое стекло. Он посмотрел на административные здания, видные в дымке над центральным Лондоном. Конференция, на которой он должен присутствовать, снова соберется после обеда – интересно, у кого-нибудь из делегатов возникнет хоть какая-то мысль, что с ним могло случиться? Даже если теперь его спасут, пройдет, по крайней мере, несколько дней, а возможно, и недель, прежде чем он вернется на работу. Подумалось о цепи несостоявшихся деловых свиданий, отмененных встреч с клиентами, о комитете, в котором он состоял. Как от яда, укоризненно напоминающего обо всем этом, нога начала пульсировать.

– Ладно – посмотрим, что мы имеем… – Мейтланд приподнялся, подавляя непрекращающееся желание поспать, и поковылял вокруг машины к багажнику. Было слышно, как по автостраде движутся машины, но он не обращал внимания, понимая, что только зря потратит силы, махая им.

Он поднял крышку багажника и открыл свою большую сумку. Воздух наполнился ароматом лосьона после бритья. Мейтланд достал свои патентованные модельные туфли и смокинг. Сумка почти буквально представляла собой капсулу времени – по запаху и текстуре ткани он легко восстановил в мыслях прошлую жизнь.

Он выдвинул лезвие бритвы, разрезал голубое полотенце на полоски и одну из полосок смочил лосьоном. Едкая жидкость защипала оцарапанную руку, кусаясь в дюжинах порезов и ссадин. Мейтланд смыл грязь и масло, которые покрывали почкообразную рану, идущую от костяшек пальцев к основанию большого пальца, и перевязал руку полоской от полотенца, потом закрыл багажник и заковылял по траве вокруг заброшенных машин.

Вокруг «Ягуара» полукругом лежали пять автомобилей, пять брошенных на свалке развалин. Сквозь дыры в проржавевших поверхностях проросла трава, она пустила ростки в пустом картере перевернутого такси. Измятые крылья, кучи автопокрышек, одиноко лежащий в крапиве капот. Мейтланд двигался среди всего этого, то и дело поглядывая на откос, словно прикидывая, что сгодится для построения настила.

На шею обрушился дождь. Мейтланд заковылял обратно к «Ягуару». Солнце заволокли темные облака. Над центром Лондона уже вовсю лил дождь. Когда Мейтланд залез в машину, на остров тоже обрушился ливень. Порывы ветра с дождем прибивали рвущуюся траву к земле, дождь хлестал ехавшие по автостраде машины, сквозь водяную мглу светили фары.

Мейтланд сел на заднее сиденье, глядя, как дождь бьет в стекло в нескольких дюймах от лица. Он равнодушно смотрел на ливень, благодаря судьбу, что разбитая машина представляет собой хоть какое-то убежище. Дождь, колотя по капоту, брызгал сквозь разбитое ветровое стекло, и водяная пыль попадала Мейтланду на лицо.

– Давай! – Нарочно ударив свою больную ногу, он открыл заднюю дверь. Темный дождь стал хлестать его по голове и промочил разорванную одежду, когда Мейтланд вытянул ногу и, опираясь на костыль, заковылял по траве. Дважды он уронил ногу на землю. Тем временем крутящиеся струи дождя пробивали тонкую ткань пиджака и брюк. Мейтланд повернул голову и на ходу ловил воду открытым ртом.

Он споткнулся о какую-то лысую покрышку и упал на колени, но, схватившись за замеченный ранее брошенный капот, снова встал на ноги. Не обращая внимания на жалящий холодную кожу дождь и промокшую повязку на руке, он подтащил капот к «Ягуару», взгромоздил на капот и просунул верхней стороной вниз в разбитое ветровое стекло.

Когда по грязному металлу на приборный щиток «Ягуара» ручейком хлынула первая вода, Мейтланд отступил назад. Опершись на костыль, он беззвучно закричал в неистовом дожде, как буйный сумасшедший. Промокшая одежда липла к нему, ее прикосновения напоминали какое-то мертвое животное. Мейтланд забрался в машину и с канистрой в руках скорчился на переднем сиденье, направляя в горлышко ручеек с перевернутого капота. Когда дождь утих, в канистру набралось чуть больше полпинты пузыристой воды, но через пять минут он снова зарядил непрерывным потоком.

Дождь прошел через полчаса, и канистра наполнилась доверху. Все это время Мейтланд сидел, скорчившись, в мокрой одежде, шаря ободранными руками по переднему сиденью, и вслух разговаривал сам с собой, едва замечая, что в этих монологах свел вместе Кэтрин и Элен Ферфакс. Иногда, подражая их голосам, он дразнил себя за неумелость, а чтобы не заснуть, нарочно напрягал больную ногу, некоторым образом отождествляя боль с образом двух женщин у себя в голове.

– Хорошо… Почти полная, не порезать бы рот об этот чертов пластик. Неплохо – две пинты воды, хватит на пару дней. На Кэтрин бы произвело впечатление… Впрочем, она бы восприняла все это, как слишком затянувшуюся шутку. «Милый, ты всегда ездишь чересчур быстро, сам знаешь…» Хотел бы я увидеть ее здесь, сколько бы она действительно продержалась?.. Интересный эксперимент. Минутку, Мейтланд, для нее бы они остановились. 30 секунд остановки на этой автостраде, и машины бы заполнили бампер к бамперу все пространство до Вествея. Черт, о чем я говорю? Зачем ее упрекать, Мейтланд? Дождь утихает… нужно выбраться с этого острова, пока силы не кончились. Голова болит – наверное, сотрясение… Холодно… Чертова нога…

Когда снова выглянуло солнце, и его лучи пробежали по нестриженой траве, как зубья невидимой расчески, Мейтланд поежился в своей промокшей одежде и бережливо отпил из канистры. Дождевая вода была насыщена воздухом, но безвкусна, и Мейтланд задумался, не получил ли он легкого повреждения в мозгу, притупившего вкусовые ощущения. Он понимал, что физические силы убывают с ощутимым ускорением, и, потеряв интерес к воде, которую с таким трудом удалось набрать, вылез из машины и открыл багажник.

Мейтланд снял пиджак и рубашку. Мокрые тряпки выпали из рук в лужу грязной воды у ног. Прошло чуть больше суток с момента аварии, но кожа на руках и груди расцвела клумбой синяков, ярко расцвеченных рубцов и отметин. Мейтланд надел сменную рубашку, застегнул смокинг и поднял воротник. Бросив бумажник в багажник, он захлопнул крышку.

Даже на солнце было холодно. Стараясь согреться, Мейтланд продавил пробку через горлышко и отпил бургундского. Следующий час он бродил между автомобильным кладбищем и откосом, перетаскивая все автопокрышки, что мог найти. Пространство вокруг машин вскоре превратилось в месиво, в котором он скользил, как пугало, в своем заляпанном смокинге.

На высокую траву вокруг него падали последние лучи дневного солнца, отчего стебли поднимались еще выше. Эта роскошная растительность, казалось Мейтланду, нарочно старалась скрыть его. Он установил покрышки на склоне откоса и усердно разгреб землю костылем. Омытая дождем земля лавиной стекала вокруг. Крылья проваливались сквозь поверхность. Когда послышались звуки вечернего часа пик, Мейтланд сумел вскарабкаться до половины откоса, волоча за собой больную ногу, как умирающий альпинист на отвесном горном склоне.

Над головой шумели машины – не более чем в 20 футах непрерывная смесь гудков и рева двигателей. Иногда мимо проносились вытянутые лица двухэтажных автобусов, в окнах виднелись пассажиры. Мейтланд махал им, сидя в оползающей грязи.