– Марат, любимый, неужели все это наяву…

– Да, моя девочка, судьбе было угодно…

– Суженого конем не объедешь, да?

– Да, да, еще не поздно, еще все будет…

Наконец, совершенно счастливые, мы стали спускаться поступенькам ресторана и… Проклятый каблук за что-то зацепился и с громкимтреском сломался пополам. Хорошо еще, Марат крепко держал меня, а то бы ясвалилась. Я мигом протрезвела. Конечно, это судьба опять предупреждает меня.Счастье еще, что каблук, могла бы и ногу сломать, уж так я занеслась… Маратприсел на корточки, чтобы расстегнуть ремень на босоножке, а я посмотрела вниз,на его, как раньше писали, апоплексический загривок, на поредевшие волосы,вспомнила, сколько ему лет, и с той же живостью, с какой только что виделасемейную идиллию у моря, увидела его таким, каким он может мне достаться послевсех битв, то есть попросту руиной. Я конечно же со всей страстью примусь зареставрацию, но увы, увы, увы… Вот такие не слишком веселые и не слишкомблагородные мысли посетили меня, покуда мой герой расстегивал босоножки.Поделом тебе, Кира, нечего носить каблуки, которые тебе уже не по возрасту.Один раз, с Котей, сошло, а второй раз, с Маратом, нет. Упоенное настроениеулетучилось полностью, осталась только противная мысль: как дойти до машины – иногам больно, и колготки жалко.

– Постой тут, я сейчас! – сказал Марат и бросилсяна стоянку. Вскоре он вернулся с парой толстых резиновых шлепанцев, в которыхмы шкандыбали по берегу Мертвого моря. Ну что ж, лучше, чем ничего, пожалуй,даже идеально в сложившихся обстоятельствах. Во всем этом мне виделось что-тосимволическое. На высоких каблуках с Маратом в эмпиреях, каблук ломается, новсе не смертельно, шлепанцы под рукой. Котя… Это что же, я Коте отвела рольшлепанцев? Ах, боже мой, пусть уж лучше все будет по-прежнему – приходящий разв неделю Юра и спокойное одиночество в другие дни. По крайней мере, до сих порменя такая жизнь устраивала. Иными словами, если вспомнить опять Цветаеву, то«ох вдоль пахот» мне куда ближе, чем «ах с эмпиреев».

– Девочка моя, ты расстроилась из-за туфель?

– Да нет, просто протрезвела. И спустилась с небес наземлю. На земле оно как-то привычнее, и каблуки не ломаются.

Когда мы приехали домой, там тоже бушевали страсти. Дашкассорилась с мужем. Уж не знаю, чем провинился Даня, но от него только пух иперья летели, разумеется в переносном смысле.

– Молодежь, что тут у вас? – спросил Марат.

Дашка с рыданиями бросилась ему на шею.

– Данила, в чем дело? – тихо спросила я зятя. Онбыл сильно пьян, я никогда его таким не видела.

– Ваша дочь… ваша дочь… – дрожащими от злостигубами заговорил он.

– Мама, не смей с ним разговаривать! Если бы ты знала…

– А я и так знаю, я вам как по книжке все сейчасрасскажу.

Все трое удивленно уставились на меня.

– Даня приревновал Дашу, был ли повод, не знаю, ноприревновал. Они начали ссориться, слово за слово, и Даня, как нормальный зять,во всем обвинил тещу, хотя вообще-то он к ней неплохо относится. Он заявил,чего мол можно ждать от дочери, если у нее такая… ну, скажем, легкомысленнаямать. Верно?

Дашка и Марат вылупили на меня глаза, а Даня покраснел какмаков цвет.

– Кира Кирилловна, да я…

– Ты, Даня, на днях сказал, что, глядя на меня,радуешься, что женился на Дашке. Только имей в виду, Дашка – может, матери и нестоило бы так говорить – очень красивая женщина, и если ты будешь ревновать еек каждой паре брюк, то очень скоро можешь ее потерять. Что касается меня, то я,вероятно, не самая добродетельная теща, и, кстати, не сомневаюсь, что дражайшаяГенриетта Борисовна, ах, пардон, Етта, тебя на сей счет предупреждала. Крометого, задевать сейчас, в такой непростой ситуации, какая у нас сложилась,Дашкины дочерние чувства, по меньшей мере глупо, впрочем, все мужчинытолстокожие и недалекие существа в том, что касается женских чувств! И ты,Дарья, тоже дура, нечего рыдать, надо в таких случаях просто дать сдачи! –Меня уже несло по кочкам. Марат совершенно ошалел. – Данила, ты не думай,что я на тебя обиделась, да ни капельки, для женщины моего возраста этокомплимент, учти на будущее! Дашка, как он меня называл? Блядью, шлюхой,потаскухой? Как бы ни назвал – все верно, верно!

– Кира! – вскричал Марат.

– Да, я потаскуха, да, ну и что? А кто в этом виноват?Ты, и только ты!

– Боже мой, мама, да ты же пьяная!

– Да, пьяная, да, потаскуха! Кому какое дело до моейдобродетели? Мне сорок семь, дочь замужем, могу делать что хочу, захочу спатьсо всеми подряд и буду! И никто мне не указ! Я сама себе хозяйка! А чего это увас у всех такие постные рожи? Это что, общественное презрение? А я плеватьхотела, понятно?

– Папа! Что это? Я никогда ее такой не видела!

– Папа! Папа! Что он понимает в жизни, твой папа! А влюбви? Да ни хрена! Он вообще, если хочешь знать…

– Ну хватит! Кира, идем! Даша, возьми мой пиджак ипринеси ее халат!

С этими словами он потащил меня в ванную.

– Дурак, пусти! – вопила я.

– Тихо, что ты так развоевалась? Ну успокойся, приди всебя, умой-ка лицо холодной водой, сразу станет легче. Погоди, давай сперваснимем платье, вот так, молодец; а теперь умоемся…

– Нет, пусти меня, не хочу, не желаю!

– Чего ты не желаешь, дуреха моя? – очень ласковопроизнес Марат, открыл воду и, когда я хотела вырваться из его рук, решительносунул мою голову под кран. Я взвыла. Но он крепко держал меня, а я рыдала,икала, захлебывалась водой и слезами, изнемогая от жалости к себе. Номало-помалу холодная вода сделала свое дело, и я затихла. – Вот и умница,вот и молодец. – Марат накинул мне на голову полотенце и закрылкран. – Боже мой, на кого ты похожа, посмотри!

Я глянула в зеркало – по щекам текли черные ручьи, подглазами было черно, помада размазалась вокруг рта, словом, чучело чучелом, и отужаса я снова зарыдала, но уже тихо.

– Дурочка, совсем как маленькая. А я и не заметил,когда ты успела так надраться! Ну не беда, давай умойся сама тепленькойводичкой, смой эту гадость, ну вот, хорошо, совсем другое дело. Вот, опять моядевочка красивая, даже еще красивее без этой краски.

Он вытирал мне волосы, гладил меня, и я постепенноуспокоилась.

Когда мы вышли из ванной, дети с перепуганными лицами, забыво своих ссорах, сидели на кухне. Дашка вскочила.

– Мамуля, садись!

– Кира Кирилловна, простите меня.

– Да ладно, все мы хороши… вы тоже меня простите, я,кажется, перепила немножко…

– Немножко! – хмыкнула Даша.

– Вот была бы у вас кошка, ничего бы этого небыло! – заявила я.