И все с облегчением расхохотались.

В пятницу все было тихо и мирно. В субботу тоже. Настал нашпоследний вечер. Мы с Дашей расстарались, приготовили роскошный ужин и сиделидовольно долго. Марат был в ударе, разливался соловьем, рассказывая, как мы сним поженимся и уедем куда-нибудь к морю, как будем навещать ребят вТель-Авиве, как они будут приезжать к нам. Дашка сияла, глаза у нее горели.Даня слушал не без интереса, а я сидела молча и уже не могла включиться в этуигру. Я знала, что это конец. Потом ребята деликатно куда-то смотались, оставивнас вдвоем.

– Любимая, пойдем, наше ложе ждет нас!

Мы за это время вполне освоили коварный диван.

А у меня не было сил встать. Ведь пойти сейчас к нему –значит, начать последнюю, теперь уже самую последнюю ночь.

– Нет, давай еще немножко посидим тут.

Я все смотрела на него и не могла наглядеться. Как я любилаэто немолодое лицо, эти дивные глаза. Он осунулся за последние дни – еще бы,такие любовные подвиги ему уже явно не по возрасту. Ну что ж, еще одна ночь, ион будет отдыхать от этих трудов уже всю оставшуюся жизнь.

– Кира, милая, идем!

– Иди, я сейчас приду.

Он ушел, и слышно было, как он торопливо раскладывает диван.А я все сидела в полном изнеможении.

– Девочка, что с тобой? – Он подошел ко мне,заглянул в лицо. – Отчего ты такая грустная? Ты мне не веришь?

– Нет, не верю.

– Ну как мне убедить тебя? – Он сел рядом, обнялменя. – Хочешь, я поклянусь своими детьми?

– Ой, нет, не надо!

– Хорошо, тогда просто поверь мне, вот возьми и поверь!Ты думаешь, я струшу, да? Пойми, дурочка моя, я теперь боюсь только одного –потерять тебя снова, а все остальное мне не страшно. Подумай сама, чего мнетеперь бояться? Скандалов? Так я их столько пережил, что еще один, пусть играндиозный, меня уже не испугает. В институте теперь никому нет дела до личнойжизни преподавателей, к тому же я давно хочу уйти оттуда. Средства у меня есть.Дети мои взрослые, устроенные, зачем я им нужен? Имущество делить с ними я небуду, оставлю все, так чего же мне бояться, скажи на милость? Я почти старик,прожил пустую, тоскливую, безлюбую жизнь, и вдруг мне улыбнулось такое счастье!И ты думаешь, я теперь убоюсь какого-то скандала?

Он говорил так убедительно, так по-преподавательски логичнои проникновенно, что хотелось ему поверить, наплевать на все и поверить. Ну авдруг? Вдруг он и в самом деле решится на этот шаг? Но что-то мешало мнеповерить. И он это видел.

– Я понимаю, ты однажды обожглась и теперь дуешь наводу. Но ведь прошло двадцать лет, выросла девочка, прелестная, красивая,умная, моя дочь. Ты думаешь, это мало для меня значит?

– Ладно, Марат, давай сделаем так – ты по приезде незаявляй с места в карьер о своем решении, подожди, поживи дома, подумай,прикинь все как следует, а то если ты сразу скажешь, надо сразу и уходить, акуда ты денешься, пока меня нет? Поэтому, если к моему приезду ты своегорешения не изменишь, то жди меня ночью в Шереметьеве. Кстати, я могурассчитывать, что ты в любом случае меня встретишь? Не хотелось бы там куковатьдо утра.

– Любимая моя, никакого любого случая не будет и бытьне может, я тебя встречу, и мы поедем домой. К нам домой. А в твоем совете неговорить об этом сразу есть свой резон. Я только не уверен, что смогу частотебе звонить, ты это понимаешь?

– Понимаю. Но ты действительно меня в любом случаевстретишь?

– Ну неужели я брошу мою девочку ночью в аэропорту свещами?

Я посмотрела ему в глаза. Глаза были такие честные, любящие,красивые. Как не поверить им?

– Ладно, идем.

Этой ночью мы почти не спали. После бурных ласк долго ещележали обнявшись, словно боялись, что стоит нам отдалиться друг от друга хотьна сантиметр, и это расстояние превратится в неодолимую пропасть.

– Любовь моя, ты плачешь?

– Нет, с чего ты взял?

– А у тебя все лицо мокрое и соленое. Не надо, прошутебя, не плачь, все у нас будет хорошо, не может быть, чтобы судьба невознаградила нас за то, что мы двадцать лет берегли нашу любовь.

– Ты и вправду думаешь, что любил меня?

– Разве ты сама не видишь?

– Но ведь ты это понял только здесь, когда мывстретились, да?

– Нет, я уже говорил тебе, что просто…

– Просто отсек меня за ненадобностью.

– Отсек? Откуда ты знаешь это выражение, я, кажется, ниразу его не употребил?

– От Воли. Он мне еще тогда сказал, что ты меня отсек.

– Ах, все не так, все не то… Я полюбил тебя с первойминуты, с первого взгляда, но никак не мог поверить, что и ты полюбила меня,мне казалось, не может такая молодая и красивая полюбить меня. Я грешным деломдумал – тебе от меня что-то нужно, может, ты хочешь выйти за меня замуж, чтобыстать профессорской женой…

– Боже, какой идиот!

– Да, полный и беспросветный идиот, приходитсяпризнать. Но кругом было столько подобных историй, а я в то время еще думал окарьере – развод и неминуемый скандал положили бы ей конец.

– А что же ты не сделал этой своей карьеры, которойпринес меня в жертву? Проректор, насколько я понимаю, не такая уж недосягаемаявысота.

– Да нет, проректор по науке – это в моем случае всеголишь представительская должность, не более того… И потом, я, честно скажу,вообще не карьерист. Это жена все подгоняла меня, подхлестывала мое честолюбие.

– Не хочу говорить о твоей жене. Лучше скажи мне,неужто за все эти годы тебе ни разу не захотелось снять трубку и позвонить?Просто так…

– Если бы ты знала, сколько раз я подавлял это желаниев первые годы, а потом… потом я решил, что ты давным-давно и думать обо мнезабыла. Но теперь все в прошлом, теперь мы вместе, и я счастлив, по-настоящемусчастлив. Когда я думаю, что мог не поехать на эту экскурсию, меня прошибаетхолодный пот. Ведь я мог умереть, не зная, что такое счастье с женщиной, чтотакое любовь, страсть наконец! Скажи мне, девочка моя, а у тебя… у тебя за этигоды было много мужчин?

– Были. А кому я должна была хранить верность?

– Но почему ты не вышла замуж?

– Не случилось. Да и не всякий Дашке в отчимы годился.

– А этот, Котя?

Вот только этого мне и не хватало – обсуждать Котю в постелис Маратом.

– Я не хочу говорить о Коте. Лучше ты мне скажи, неужтоза всю жизнь ты только со мною и изменял жене?

– Да нет, было несколько раз, но как-то мельком, попьянке, без особого удовольствия, в основном в командировках. Но постояннойсвязи не было никогда. Меня всегда держали в такой узде…