– Но он говорит, что никогда не любил жену.

– Ну и что? Он прожил с ней сорок лет, да и вообрази,какой поднимется скандал – а его жена, насколько я знаю, дама в высшей степенискандальная, – он может просто не выдержать этого. Ну да бог с ним.Кстати, Даша, а что с коврами, ты уже раздумала учиться?

Дашка залилась краской:

– Нет, что ты, но просто мне как-то неудобно в этойситуации.

– В какой?

– Ну, когда ты с папой…

– Глупости какие! У тебя хорошие руки, ты отличновяжешь, у тебя есть вкус, вполне могла бы освоить это дело. Впрочем, тебе самойрешать, но уж как минимум позвонить Вере ты обязана. Она к тому же оченьинтересный человек, эта Вера. А папа твой тут абсолютно ни при чем. Так же, каки я. Это дело только твое и ее.

– Ой, мама, ты у меня камень с души сняла! Я толькоочень тебя прошу, давай сейчас ей позвоним! Сперва ты поговори, а потом уж я…

– Ох, Дарья, взрослая дама, берешься решать судьбыродителей, а позвонить сама не можешь! Да ладно, позвоню, заодно узнаю, как тамдела у Коти. Он что-то пропал…

– Мамочка, милая, прости ради бога, он вчера вечеромзвонил, но вас не было, вы поздно пришли, и я забыла. Ну, мамуля, не сверкай наменя глазами, я признаю свою вину. У него все более или менее нормально.

– Ты же знаешь, как я ненавижу необязательность! Нуладно, прощаю!

Я набрала номер Веры. Она почти сразу сняла трубку.

– Кира! А я уж решила, что ты обо мне забыла!

– Верочка, я просто закрутилась. Как там дела в Москве?Меня вчера не было, когда Котя звонил.

– Да там, насколько я понимаю, было больше перепугу. Тоесть Федор, конечно, пострадал, у него двойной перелом ноги, но жизни ничто неугрожает, вполне могли бы обойтись и без Коти, просто Наденька, видно, оченьрастерялась.

– Вера, вот тут дочка моя, дуреха, стесняется сама вамзвонить, так что передаю ей трубку. А впрочем, знаете что, я, пожалуй, тоже с нейк вам приеду, можно?

– Кира, что за вопрос!

– Тогда, может, сразу договоримся на понедельник?Раньше у нас не получится, а в понедельник Даша кончает работу в четыре и мывместе к вам нагрянем.

– Чудесно, буду ждать, испеку пирог, только не обманитестаруху!

Почему я назначила эту поездку на понедельник? Чтобы не быловремени тосковать по Марату? А разве я собираюсь по нему тосковать? Я ведьстала такая умная, рассудительная – и опять буду тосковать по Марату, каквтайне тосковала двадцать лет? Как это скучно… Надо бы позвонить Коте, подумалая, и тут же подошла к телефону. Но его не оказалось дома, и к лучшему, мнетрудно было бы сейчас говорить с ним.

В четверг в середине дня Марат куда-то исчез, вероятно ездилзаказывать столик на вечер.

Дашка, прибежав с работы, затараторила:

– Мамуля, как ты думаешь, в чем мне пойти – в розовомплатье или в костюме?

– Разумеется, в розовом платье, папа тебе егоспециально купил, и он обидится, если ты наденешь что-нибудь другое.

– Но ведь костюм тоже папа мне купил!

– Детка, по-моему, этот костюм скорее для другогослучая, а тут день рождения, платье как-то уместнее.

– Ты считаешь?

– Да.

Дети были званы к семи часам, Марат должен был отвезти их, апотом заехать за мной.

И вот мы уже входим в дорогой загородный ресторан на берегуморя. Нас проводят к столику на двоих, стоящему на открытой террасе убалюстрады. Вечер теплый, на столике цветы и свечи в стеклянных колпаках.Народу немного, все в высшей степени шикарно. Впрочем, и я в своем зеленомплатье чувствую себя почти королевой.

Когда мы сели, я рассмеялась.

– Чему ты смеешься?

– Знаешь, у нас с тобой все происходит, как в плохомромане. Та давняя встреча на балу, потом Иерусалим, дочь, о которой ты не знал,и вот теперь прощальный ужин в шикарном ресторане. Я такое разве что в киновидела.

– Это потому, что ты обозначила только вехи, а то, чтомежду ними, – проза, серые, скучные будни. Я говорю о себе, у тебя жизньсовсем другая, вы, люди искусства…

– Марат, ради Бога…

– Я знаю только одно и только об одном могу сейчасдумать – как мы будем жить вместе. Я прекрасно представляю себе, что подниметсядома, когда я скажу обо всем, и вполне понимаю, что не выйду из этого бояневредимым, но цель того стоит. Пусть даже этот бой сократит мои дни, но,ей-богу, лучше прожить два-три года с тобой, чем влачить убогое существованиееще лет десять. И я не желаю ничего слушать о прощальном ужине, он вовсе непрощальный, будем считать этот ужин нашей помолвкой!

Здрасьте, я ваша тетя! Вторая помолвка за неделю – круто,Кира Кирилловна!

– Марат, что ты несешь, какая помолвка!

– Ну позволь мне помечтать, как мы будем жить с тобою.Хочешь, уедем жить за границу. Моих денег вполне хватит, чтобы купить скромныйдомик или квартиру где-нибудь, где ты захочешь, и спокойно прожить нескольколет. Давай я все брошу к чертям, мы уедем и будем жить друг для друга. Твояработа ведь не требует постоянного присутствия в Москве. Будем жить где-нибудьу моря, вдвоем, ездить к Дашеньке, разведем кошек, ты будешь рисовать изаниматься домом, а я садом, обожаю возиться в саду. Подумай, это может бытьрайская жизнь…

Он говорил так страстно, так убедительно, глядя мне в глаза,что я совершенно ошалела.

– А первое апреля будем праздновать или у нас, или вТель-Авиве, но непременно вчетвером!

Мы пошли танцевать, и Марат, крепко прижимая меня к себе,продолжал нашептывать мне весь этот сладостный бред.

Мы вернулись за столик, нам подали что-то неимоверноизысканное из лангустов или чего-то в этом роде. Марат продолжал расписыватьпрелести нашей будущей жизни, и я вдруг поддалась магии его голоса, этой ночи,этого ужина, этого платья… Чем черт не шутит! Разве могла я, собираясь вИзраиль, даже отдаленно предположить, что в моей жизни может случиться такойвечер, и с кем, с Маратом!

– Ты согласна, скажи, скажи мне, да? Да?

– Ну, если все так… то…

– Значит, ты согласна! Давай же выпьем за это, любовьмоя!

И мы пили, ели, танцевали, говорили о будущем, решали, гдебудем жить, и я уже видела наш маленький дом на берегу моря, видела, как я стоюу плиты, готовя для любимого мужа что-то очень вкусное, а он в толстом синемсвитере возится в саду, потом мы вдвоем обедаем, потом едем на машине за чем-тов ближайший городок… Марат пил мало, а я все пила какое-то божественное белоевино и хмелела не только от него, но и от ощущения собственной красоты инеотразимости под взглядом этих любящих синих глаз.