Пока он выдерживал пренебрежительную паузу, я стояла, осматривала полки с папками, лампу с кремовым абажуром, служебную форму ловчих с непонятными мне нашивками на плечах и рукавах и пыталась взять себя в руки.

— Садись, — его голос разорвал тишину, и я вздрогнула.

Когда села на стул для посетителей, он соизволил оторваться от бумаг.

— Знаешь, зачем вызвал?

Покачала головой.

— Устранила нарушение?

— Какое?!

— Клановая метка.

Издевается? Видел же меня обнаженной и видел эту гребанную поддельную метку!

— Хочешь посмотреть? — спросила с легкой насмешкой в голосе.

— И проверить на признаки бешенства, — серьезно добавил Дельрен, внимательно рассматривая меня.

— Язык показать? — подколола. Возможно, перехожу грань дозволенного, но только чтобы скрыть от него страх, боль и нарастающее возбуждение. Воспоминания об увеселительном променаде Дельрена с другой причиняли боль. При этом живот ныл от желания. Он, скорее всего, намеренно перед встречей отказался от одеколона, что я обязательно прониклась его запахом. Скотина!

Он недобро улыбнулся краями губ.

— Показывай.

— И что там хочешь увидеть?

— Еще раз, и за неуважительное отношение к старшему ловчему выпишу штраф. Или желаешь посидеть в камере? — сверкнул гневно глазами.

Я чувствовала его недовольство мною, наблюдала за его губами, вкус которых хотелось почувствовать вновь. Он волнения задрожали ноги, но я старалась держаться. Дельрен показал свою гнилую суть. Он мелочный человек, бабник, и от такого надо держаться подальше.

— Что ты от меня хочешь? — спросила прямо, стараясь, чтобы голос не сорвался.

— Разнообразия, — процедил надменно Дельрен. Знала, что он циник, но сердце полоснула боль. Но она же придала сил. Я набрала смелости и негромко произнесла:

— За разнообразием обратись к шлюхам.

Он насмешливо скривился, демонстрируя, что априори считает оборотниц похотливыми и неразборчивыми в связях. И мне пришлось добавить:

— Если захочу разнообразить чей-то досуг — продамся гораздо дороже!

Ой, кажется, перегнула палку. Взгляд Дельрена стал ледяным, колючим. На скулах заходили желваки.

— Четыре дня в камере! — отчеканил он. — Пока одиночная. Еще одно неповиновение — и окажешься в общей! — встал из-за стола, схватил меня за предплечье и потащил к двери.

В бешенстве он не рассчитал силу, и я всхлипнула:

— Больно!

Чуть разжав пальцы, Дельрен процедил сквозь зубы:

— Живее!

И уже через пять минут я оказалась в камере в подвальном помещении департамента согласия и надзора, куда меня лично сопроводил Дельрен Совер. Он же запер дверь.

Клетушка была маленькой, с крохотным окошком, голой деревянной скамьей, приделанной к исполосованной стене. В углу стояла бочка с крышкой, но все равно попахивало…

Села на скамью и закрыла глаза. Не могу поверить.

Я отлежала все бока. Единственные развлечения, которое были мне доступны — это мучительное лежание на жесткой скамье и редкие кормежки.

Порции нормальные — не кормить оборотней, наверно, чревато. Для меня даже большие, но на вкус — переваренная гадость. Из объедков что ли делают? Бр-р! Однако голод — не тетка.

Наверно, повышенная доза успокоительного повлияла и не дала мне впасть в истерику. Потому что к такому неожиданному повороту в своей судьбе я отнеслась подозрительно спокойно и даже умудрилась заснуть.

Время застыло. Дни я отсчитывала по смене дня и ночи. И трое суток, проведенных в запертом пространстве, в одной одежде, без умывания и нормальной еды показались мне трехмесячным заключением.

Меня никто не трогал, не приходил, однако в прорезь поглядывали. И это был не Дельрен.

— За что девка? — в одну из ночей поинтересовался незнакомый басистый голос за толстой железной дверью. — Дай погляжу!

Услышав такое, у меня сердце в пятки ушло.

— Так ключа нет — забрал, — ответил другой голос.

— Вот хитрый говнюк!

Вот сейчас я обрадовалась, что Дельрен — хитрый говнюк.

— А запасной? — не унимался басовитый.

— Ищи, но без меня! — ответил другой.

Этот некто, озабоченный мною, еще несколько раз подходил к двери и пытался открыть ее. Матерился, чертыхался и отступал.

Зато спесивости у меня как-то резко поубавилось. Теперь, прежде чем дерзить — сто раз подумаю. Но состояние мое и без того депрессивное и нервозное стало совсем тяжелым. Появилась плаксивость и такое странное состояние, когда готова на все, лишь бы Дельрен простил!

«Ну, конечно, нашла себе белого господина! — шипела на себя, уговаривая держаться. — Чем ему пятки лизать, лучше обратить внимание на Маглеба. Ведь можно же еще помириться…»

Ситуация, когда всем от меня нужно только тело — невероятно злила, доводила до отчаяния. От досады и чувства одиночества я плакала и тайком вытирала слезы, не желая давать Дельрену повод для радости. Все равно избавлюсь от глупой привязки и сбегу.

Он пришел под вечер, утомленный, не выспавшийся. Молча открыл дверь камеры и стал ждать, когда выйду.

Я не торопилась, но и не медлила. И радости особой не испытывала, ведь мне сидеть еще сутки.

— Ключ верните! — пробубнил один из охранников, когда проходили мимо.

В ответ Дельрен скрутил мудреную композицию из нескольких пальцев и ушел.

Мы миновали полутемный коридор, поднялись по черной лестнице с решетками на третий этаж и дошли до его рабочего кабинета.

Зайдя, он оставил меня стоять посреди комнаты, а сам прошел за стол и сел.

— Слушаю, — выдохнул устало.

Я молчала, не совсем понимая, что он хочет услышать. Извинений? Так я отсидела три дня за грубость. Добровольное согласие стать его игрушкой, вносящей разнообразие в интимной жизни? Да размечтался! Поморгала, показывая видом, что не понимаю, о чем речь.

— Я ожидал, что Маглеб, озаботившись твоей судьбой, пошлет хотя бы представителей, но он палец о палец не ударил, — Дельрен посмотрел на меня строго.

Я все равно не понимала, к чему он клонит, и какое ему дело до поступков Маглеба? Хотел за содействие в моем освобождении получить вознаграждение? Тыкает меня носом, пытаясь окончательно выбить почву из-под ног? Да, я ошарашена равнодушием Маглеба, но виду не покажу. Все слезы выплачу потом, когда буду одна. А сейчас, чтобы не показать смятение, до боли прикусила губу. Дельрен наблюдал за мной, не сводя глаз.

— Он и не обязан был этого делать, — ответила, пытаясь сохранять выдержку. «Разве?» — удивленно вскинул бровь Дельрен и напомнил: