решёткой. Судя по всему, это были задворки просторного особняка с каретным сараем и конюшней на несколько лошадей. Из-за притворённых ворот конюшни доносился железный грохот, словно молотом били по пустой железной бочке.

— Чичас, погоди здесь, — приказала бабка и живо юркнула за угол, вскорости появившись с лопатой в руках. — На, зарывай птаху под кустом. Да смотри, корни у жасмина не подруби, а то он, вишь, уже почки наливать припасается!

Она забрала у Фаины свою кошёлку и ушла во флигель, а Фаина поплелась на птичьи похороны. Мёрзлая земля поддавалась с трудом, выковыриваясь наружу чёрными ледяными комьями. «Корень не переруби», — вспомнила она наказ старухи. Ещё чего, уж как получится!

Когда за спиной раздался мужской голос, Фаина лопатой заталкивала птицу в яму.

— Помощь нужна?

За работой она и не заметила, как грохот прекратился и наступила тишина.

— Уже нет. Справилась.

Фаина соорудила аккуратный холмик и только тогда повернулась.

Первой бросилась в глаза окладистая каштановая борода, и только потом замечались яркие карие глаза с лукавой усмешкой. Хотя на улице стоял холод, ремесленник был без шапки и его волосы по старинке перетягивал кожаный ремешок на лбу.

Глянув мельком, Фаина подумала, что мужчине с одинаковым успехом может быть и двадцать пять лет, и сорок. С такой бородищей не разберёшь. Разве что шея, видневшаяся в расстёгнутом вороте рубахи, молодая и крепкая.

Он кивнул на могильный холмик:

— Кто на этот раз?

Фаина отряхнула ладони и оперлась на лопату:

— Птица.

— Ясно. — Он помолчал. — Поликарповна в своём репертуаре. — Видя, что Фаина не понимает, пояснил: — Её муж работал факельщиком в Похоронном бюро Шумилова, здесь, неподалёку. Помните, когда проводили похороны по первому разряду, то колесницу с гробом сопровождали факельщики в белых сюртуках, белых брюках и белых цилиндрах? Их ещё горюнами называют.

Фаина кивнула:

— Как же не помнить, конечно, помню. Я с малолетства в прислугах была, и на похоронах приходилось помогать, и пол замывать за покойником, и блины подносить. А горюны эти были все горькие пьяницы.

— Точно!

Он протянул руку за лопатой:

— Давайте я отнесу на место. — Взяв лопату, он играючи вскинул её на плечо и спросил: — Кстати, вам нужна буржуйка? Могу поспособствовать.

— У меня есть, — сказала Фаина, — правда, очень маленькая, и из трубы всё время подтекает вонючая чёрная жижа, приходится подвешивать пустую банку.

— Трубы на стыках у всех текут, это ведь не камин и не русская печь с кирпичной кладкой. Жестяную трубу лишь отменный мастер может склепать, но всё равно придётся слив для оттока вывести. — Он посмотрел ей в глаза. — Вы теперь куда? В гости к Поликарповне?

— Нет, я здесь случайно оказалась. Ваша бабушка меня проводить попросила.

Он засмеялся:

— Она мне не бабушка, а хозяйка всего этого богатства, — новый знакомый обвёл рукой пространство дворика. — Видите ли, дом со времён переворота пустой стоит, комнаты огромные, не протопить, вот Поликарповна им и пользуется. Тремя шкафами выгородила себе уголок возле камина и живёт в своё удовольствие. Она мне стряпает и мелкие постирушки делает, а я её за это снабжаю продуктами. Так что у нас своего рода коммуна. Жаль, что в печурке вы не нуждаетесь. Я очень хорошие буржуйки делаю. У меня на них даже очередь стоит.

— Мне не буржуйка нужна, а барсучий жир, — сказала Фаина. — Ума не приложу, где его достать.

— Как вы сказали? — оживился мужчина. — Барсучий жир? — Он сделал несколько быстрых шагов по направлению к дому, обернулся и крикнул: — Стойте здесь! Не уходите, я вернусь сию минуту.

Пока Фаина посреди двора переминалась с ноги на ногу, прошло, наверно, минут десять, показавшиеся ей бесконечными. Он вернулся запыхавшийся, с улыбкой до ушей, и протянул на ладони жестяную коробку из-под монпансье:

— Возьмите, это барсучий жир. С трудом вспомнил, куда засунул.

Фаина не поверила своим ушам. Целый день мотаться по городу как савраска, отчаяться и вдруг найти сокровище ценой закопанной дохлой вороны.

Она облизала пересохшие губы:

— У меня с собой денег нет и вещей на обмен тоже. Но я сейчас сбегаю, я недалеко живу.

Он обиженно дёрнул бровью:

— Даже не упоминайте про плату. Это подарок. Со мной один охотник за буржуйку рассчитался, сказал — полезная вещь от болезней. А куда мне? Я вон какой здоровый! — Он шутливо хлопнул себя по груди, и Фаина обратила внимание на перепачканные ржавчиной руки с красивыми длинными пальцами. Да и речь выдавала в нём образованного человека.

— Дай вам Бог всего, чего хотите! — В эту минуту она согласилась бы положить к его ногам любые сокровища, но вдруг сникла. — А жена вас ругать не будет?

— Нет у меня ни жены, ни детей. Да и семьи теперь нет, все разбежались кто куда. — Он махнул рукой в пространство за оградой дворика.

— Я тоже много кого потеряла. — Фаина опустила голову. — Я в Свечном переулке живу. Там в бывшей москательной лавке домкомбедовский детский сад. Если будет нужна помощь, спросите Фаину, меня все знают, за вашу доброту отслужу чем могу.

* * *

Каждый раз, проходя по двору мимо вывески Домкомбеда, Фаина вспоминала, как они прибивали её вместе с Тетериным. Вот тот край держала она, а этого касалась крепкая ладонь Фёдора. Ей так хотелось почувствовать тепло его руки, что однажды она не сдержалась и легонько погладила пальцем красные буквы. Где-то сейчас Фёдор? Жив ли? Не ранен? Чем бы она ни занималась, мысли о Фёдоре никогда не оставляли её голову, тревожа душу постоянным беспокойством. Известно, что в армии всяко бывает.

— Ты чем занимаешься, Фаина? — выглянул из двери новый председатель Комбеда товарищ Перетятько, — толстый, лысый и беззубый. Он всем хвастал, что потерял зубы в царских застенках, но жена бывшего дворника, что водила ребёнка в детский сад, уверяла, что Перетятько в молодости разбойничал и зубы ему выбил рукояткой револьвера сам начальник Петербургской полиции господин Путилин.

— Буквы запачкались, грязь стираю, — нашлась с ответом Фаина и хотела уйти, но Перетятько пытливо взглянул ей в глаза:

— Расскажи лучше, как там наш Фёдор бьёт контру? Небось, он тебе каждый день пишет?

— Если бы так. — Фаина не сумела совладать с голосом, и он жалобно дрогнул. — Ни одной весточки не получила.

— Да неужто? И с оказией приветы не передавал?

— Нет. Как в воду канул.

— Видать, бои идут, — с уважением промолвил Перетятько. — Но ты, Фаина Михайловна, не бойся, он мужик крепкий, выдюжит. А если бы сгинул, то нам в Комбед товарищи бы сообщили — так, мол, и так, сложил голову в героической борьбе