попами и придавленный гнётом царизма. В революцию её привело понятие, что Россия разорена, находится на грани банкротства и в ней нет ничего, кроме произвола власть предержащих, хищений и мракобесия. Мир распадался на две ясные перспективы, когда с одной стороны стояла европейская просвещённость, а с другой — российская лапотная дремучесть. Либеральные идеи кружили в воздухе, напитывая молодые горячие сердца идеями борьбы и гуманизма. Её партия, партия эсеров, произросшая от названия социалистов-революционеров, сокращённо «эс-эр», считала, что основной движущей силой к перемене строя должно стать крестьянство. Демократия, земельная реформа, свобода собраний и митингов, неприкосновенность личного имущества — где теперь те ясные лозунги, за которые они шли на эшафот? Власть захватили большевики и правят в России кровавый и страшный бал беззакония.

Сделав ещё один круг по комнате, Величко-Величковская остановилась и прислушалась к голосам в коридоре: баба Глаша называла бабу Машу старой ведьмой и грозилась повыдирать ей космы.

В противовес мрачной действительности разорённого Петрограда вдруг вспомнился весенний Париж с розовой дымкой над изумрудной зеленью каштанов, хрустящий круассан в кафе на набережной Сены, упоительный запах кофейных зёрен и блестящие глаза Николаши Тютчева, племянника знаменитого поэта:

«Попомни мои слова, Розалия, мы обязательно доживём до торжества революции!»

Чтобы не слышать шум драки в коридоре, Розалия Ивановна заткнула руками уши и упала ничком на софу, больно ударившись плечом о деревянный подлокотник:

— Господи, и зачем я не погибла на каторге?

* * *

Мутное серебро майских белых ночей проливало на город малиновые закаты и розовые восходы над каменными набережными и мостовыми, когда солнце и луна стоят в небе друг напротив друга и никто не хочет первым опуститься за шпиль Петропавловского собора. Ближе к лету ветер с Невы наполнился тёплой влагой, что вытягивала из земли на поверхность кустики молодой травки, среди которой нет-нет да и блеснёт ярко-жёлтый цыплёнок мать-и-мачехи. Газеты усердно продолжали нагнетать тревогу, но в Мариинском театре давали балет «Фея кукол» с примой Эльзой Вилль, и люди шли покупать билеты, чтобы потом с упоением вспоминать краткие минуты забвения от убогой действительности.

Днём, пробегая мимо тумбы с афишей, Фаина вдруг вспомнила, что ни разу в жизни не была в театре. Когда вернётся Фёдор, надо будет обязательно сходить.

Сумерками по Владимирскому проспекту прошли полки. Заслышав привычное «Белая армия, чёрный барон, снова готовят нам царский трон», Фаина подумала, что Фёдор тоже наверняка поёт эту песню, печатая шаг под красным знаменем, а когда пришла домой, то Розалия Ивановна с виноватым видом высыпала ей в ладони то, что осталось от письма.

— Вот, полюбуйтесь на разнузданность раскрепощённого пролетариата. Не за то я боролась, чтобы всякие мерзавцы мешали жить приличным людям, — и она так яростно хлопнула дверью, что с потолка посыпалась штукатурка.

Хотя время перевалило за десять вечера, света из окна хватило кое-как сложить обрывки. Но одно дело рассмотреть неровные карандашные штрихи, а другое — сообразить, куда присоединить оторванный хвостик или круглый росчерк, тем более что некоторые заголулины отлично подходили сразу к нескольким буквам.

Глотая слёзы, Фаина перебрала клочки бумаги и так, и этак, но прочитать удалось лишь несколько фраз, из которых стало ясно, что Тетерин был ранен, сейчас снова в строю, воюет за народное счастье и не забывает думать о ней.

Фаина оглянулась на кровать, где, раскинув по сторонам руки, спала Капитолина, и со стыдом подумала, что вместо огромного всенародного счастья хотела бы иметь своё, собственное, пусть маленькое, но тихое и тёплое, с двумя девочками на кровати, с любимым мужем и запахом горячего теста из духового шкафа, а будет это счастье богатое или бедное — всё равно. Богатство ведь не в том, чтобы сладко есть и модно одеваться, а в том, чтобы в семье был лад, чтобы хлеб не горчил да дети не плакали без родителей.

Тихо ступая по полу, она налила себе кипятку, для вкуса кинула в чашку щепотку сушёного липового цвета и снова села разбирать Фёдоровы каракули. Вроде бы пишет, что любит, а вроде бы нет. Кто теперь угадает? Эх, Тишка-Тишка! Всыпать бы ему по первое число! Правда, Акулина виноватилась за письмо, беспрестанно давая Тишке подзатыльники, но он не ревел, а искоса поглядывал хитрым глазом, а один раз, извернувшись, ухитрился показать Капитолине язык.

Спасть совсем не хотелось, и чтобы отвлечься, Фаина стала сочинять ответное письмо без адреса, потому что на конверте, присланном Фёдором, стояло только её имя и больше ничего. Начала она с «дорогого Фёдора», но очень быстро сбилась с раздумий и поняла, что рассказывает о том, как выменяла на рынке чудное платье для Капитолины. Тёмно-синее, с белым воротничком и чёрным пояском — очень кстати пришлись две селёдки из пайка, присланного Ольгой Петровной. Теперь предстояло раздобыть новые ботиночки, потому что ножка растёт не по дням, а по часам. Если бы Тетерин сидел рядом, то она, наверное, осмелилась бы прошептать, как на днях Капитолина спросила, почему у неё нет сестрёнки Насти. После этого вопроса Фаина стремглав выскочила на лестничную площадку и несколько раз приложилась лбом об стену, чтобы клин клином вышибить из груди невыносимую сердечную боль.

А ещё в детском саду стало совсем тесно, но новый председатель Домкомбеда товарищ Перетятько лишь разводит руками и болтает что-то про революционную сознательность. Фёдор точно решил бы этот вопрос с быстротой молнии, тем более что рядом с москательной лавкой есть заколоченные комнаты пустой квартиры, и стоит только пробить стенку…

На мысли о расширении детсада сон улетучился окончательно. Обняв Капитолину, Фаина угнездилась на подушке и стала решать, где лучше всего сделать дверь и кого привлечь для трудработ. Ясно, что Перетятько людей не выделит, значит, надо начинать переделку самостоятельно, а потом идти в комитет комсомола и просить организовать субботник.

* * *

Проржавевший замок на двери квартиры возле детсада не поддавался. Чтобы сдвинуть дело с мёртвой точки, Фаина несколько раз стукнула по замку ломиком, и он отозвался глухим металлическим бряканьем.

Рядом с Надей и Лидочкой стояла весёлая толпа ребят, которые явно горели желанием поучаствовать в мероприятии, и предложения помощи сыпались со всех сторон.

— Тётя Фаина, дозволь мне, мамка говорит, я что хошь сломаю, — настырно тянул высокий и крепкий Петя Петухов.

— Фаина Михайловна, вы снизу ломик просуньте, — посоветовала Лидочка. — А мы втроём на него потянем, как за рычаг.

— Выломаем щеколду, кто потом приколотит? — засомневалась Надежда и предложила: — Фаина Михайловна, у нас в доме живёт умелец на все руки, давайте я