«Был ли у нас план военных действий в 1812 году?» ― так, в свое время, была озаглавлена публикация мнения одного из первых историков Отечественной войны 1812 г. Д. П. Бутурлина[301]. Причем сам он ответил на поставленный им вопрос отрицательно в противовес уже существовавшей и четко сформулированной точке зрения других историков и участников войны. Собственно, уже в ранней отечественной историографии оказались заложенные полярные мнения по этому поводу (полного отрицания и безоговорочного утверждения), а споры в исследовательской среде на эту тему ведутся до сих пор[302]. Чтобы попытаться ответить, хотя бы частично, на поставленный давным-давно вопрос, следует привлечь новые документальные свидетельства. Именно поэтому в задачу данной статьи входит сравнительный анализ российских официальных источников того времени и переписки современников, содержащих информацию о реализации русских планов.

В первую очередь рассмотрим такой редко привлекаемый историками материал, как «Известия о военных действиях»[303]. Они возникли по аналогии со знаменитыми бюллетенями Великой армии Наполеона и, безусловно, в противовес им (в конце 1812 г. многие современники стали называть их «русскими бюллетенями»), так как первоначально прямо преследовали цель информирования русского общества о военных событиях в нужном для правительственных кругов русле и создания определенного общественного мнения. Печатались они как в виде отдельных листовок, так и в качестве приложения («Прибавления») по вторникам и пятницам к Санкт-Петербургским ведомостям с 21 июня 1812 г. (первый № 50). Разница в датах между отправкой первоначального текста в Петербург и днем его выхода в печать первоначально составляла 4–6 дней, затем увеличилась до 20 суток. Частично они были ориентированы и на заграничную аудиторию, поскольку с 5 июля 1812 г. параллельно с русским текстом стал появляться и перевод на французский язык («Прибавление» № 54: «Nouvelles officielles de l’armée»).

Не совсем ясен, даже сегодня, механизм их создания. Но можно сделать по этому поводу ряд предположений. Первоначально тексты писались в армейских штабах, а затем направлялись в Петербург, где уже окончательно дорабатывались и корректировались с учетом политической конъюнктуры. Во всяком случае, в расчет брались внешне– и внутриполитические факторы, а также пропагандистские и контрпропагандистские задачи.

Особенности этого рода источника ― сухость стиля, минимум информации, патриотическая заданность, оптимистический тон, откровенная тенденциозность и определенная сглаженность в освещении хода военных действий (помимо соображений секретности) на первый взгляд делают «Известия» малоинтересными для историков. Достоверность многих сообщаемых ими фактов (так же как и французскими бюллетенями) исследователь обязан ставить под сомнение. Но уверенно можно утверждать, что к окончательному выходу в свет этих текстов имели отношение высшие русские сановники (в роли кураторов и выпускающих цензоров) и их читал сам император. И с этой точки зрения эти исторические первоисточники военно-политической информации как раз очень любопытны и заслуживают внимания, как отражение не просто официального, а сиюминутного взгляда на происходившие события (вынужденную быструю реакцию, хоть зачастую по многим причинам и выхолощенную) высших лиц государства, а так же как и о чем они хотели или же, наоборот, не желали оповещать русское и европейское общество (стремились утаить истинное положение дел, пресечь проникновение ненужных сведений) и таким образом направлять «народное мнение».

Необходимо также рассматривать «Известия» и как важную составную часть пропагандистской машины, созданной и инициированной усилиями Александра I, и как разновидность военной публицистики 1812 г., у истоков создания которой оказались многие лучшие представители дворянской молодежи (предоставившие правительству «перо свое»). Тут можно отметить тезис, высказанный еще в 1967 г. самым известным специалистом данной темы А. Г. Тартаковским, что «издание военно-агитационной литературы, тесно увязанное с политико-стратегическими планами, было сугубо конспиративным и для постороннего взгляда малоприметным»[304]. В данном контексте подчеркнем плодотворную мысль о связи между планами и публицистикой в 1812 г. Во всяком случае, можно закономерно предположить, что в том или ином виде публицистика, как и в целом вся пропаганда, должна была «в годину бед, в годину славы» корреспондироваться и подчиняться определенным задачам, вытекавшим из логики стратегических целей планирования военных действий. Например, об этом прямо писали А. С. Кайсаров и Ф. Э. Рамбах, предложивших в 1812 г. завести при войсках военно-походную типографию для издания «ведомости» на двух языках: «В сей ведомости будут заключаться военные реляции, отличные подвиги русских воинов, повеления Его Императорского Величества, опровержения ложных известий неприятеля, распространение тех идей, которые угнетенным народам знать нужно»[305].

Для нашей темы важны первые официальные документы начала войны, то есть выраженные в печатном виде взгляды правящего слоя империи и объяснение принятой ими программы действий в той непростой ситуации для всех россиян. По мнению А. Г. Тартаковского, тогда «Известия» выходили «непосредственно из свиты Александра I и составлялись особо приближенными к нему лицами вроде А. Шишкова, К. Нессельроде и И. Анштетта, они же были авторами и царских манифестов о начале войны», редактировались же они самим императором и А. А. Аракчеевым[306]. Функционирование главных публичных фигур государства (в данном случае ― императора) всегда обеспечивала команда. Хотя круг авторов очерчен Тартаковским несколько неопределенно и предположительно (вряд ли сегодня кто-то сможет сделать это точнее), бесспорно, что они, как высшие чиновники, действовали в русле понимания ситуации самим Александром I и под его контролем. Можно привести по данному поводу лишь один характерный пример. Так в конце кампании 1812 г. от командования полевых войск был отстранен маркиз Ф. О. Паулуччи, а одна из основных причин, как потом ему объяснили, заключалась в том, что «он представлял по начальству странные и неудобные для опубликования «бюллетени»[307]. Можно только сделать предположение, что ключевую роль в информационной политики того времени мог играть и А. А. Аракчеев. О чем прямо свидетельствует запись в его автобиографических заметках: «Июня 17-го дня 1812 г. в городе Свенцянах призвал меня Государь к себе и просил, чтобы я опять вступил в управление военных дел, и с оного числа, вся французская война шла через мои руки, все тайные донесения и собственноручные повеления государя императора»[308]. Хотя на сегодняшний день трудно определить детально степень причастности того или иного чиновника в выходе в свет официальных материалов.