Напоследок рассмотрим масштабы войны в 1812 г. В России тогда насчитывалось приблизительно 41–45 млн населения, в Французской империи ― 42 млн человек[292]. Но, по сути, иностранное нашествие в 1812 г. являлось борьбой России с общеевропейской коалицией стран. Наполеоновская Великая армия по размерам и материальным издержкам превосходила все, что видела и знала Европа ранее ― от 610 до 680 тысяч человек (по разным подсчетам). Поневоле, Россия вынуждена была противопоставить этому иностранному вторжению максимум своих возможностей и мобилизовать все ресурсы и в итоге выиграла эту борьбу ценой неимоверного напряжения всех сил. Хотя авторы в данном вопросе расходятся в цифрах, назовем усредненные данные русских сухопутных сил перед войной и во время войны: 500–800 тысяч человек (вместе с иррегулярными войсками), а численность собранного ополчения в период войны составляла от 211,2 до 237,5 тысячи человек (не считая Украины, Дона и народов Поволжья)[293].

С этими данными необходимо сравнить сведения о рекрутских наборах. В начале ХIХ в., по исчислениям лучшего в середине ХIХ в. специалиста по статистике Д. П. Журавского, за тринадцать лет (за период 1802–1815 гг.) в рекруты попало 2 158 594 человека, что составляло примерно третью часть всего мужского населения от 15 до 35 лет[294]. По данным, приводимыми составителями «Столетие Военного министерства», в царствование Александра I (18 наборов) рекрутами стали 1 933 608 человека[295]. А. А. Керсновский полагал, что за десять лет «было поставлено не менее 800 000 рекрут, не считая 300 000 ополчения Двенадцатого года», а все находившиеся на военной службе составляли «4 процента 40-миллионного населения страны»[296]. В любом случае все названные исследователями цифры огромны. Как бы ни было, эти люди должны были находиться в войсках или выбыли за этот период из строя: погибли в боевых действиях, дезертировали, умерли от болезней или воинских тягот. Были мобилизованы все силы чисто феодальными средствами, но сами по себе цифры впечатляют.

Вопрос о потерях России практически никто не исследовал, и называются самые разные цифры. Так сам Александр I в письме к австрийскому императору летом 1813 г., упоминая об огромных лишениях, понесенных Россией в 1812 г., писал без всякой конкретизации: «провидение пожелало, чтобы 300 тысяч человек пали жертвой во искупление беспримерного нашествия»[297]. Да и российский император эту цифру, по-видимому, назвал приблизительно, на глазок. Военное министерство, насколько нам известно, никогда не подсчитывало потери в период наполеоновских войн, а собирало в лучшем случае лишь данные о недокомплекте войск. Да и подавляющая часть авторов, не имея возможности найти достоверные источники, часто, даже по отдельным сражениям, вообще предпочитала не писать об обобщающих потерях. На наш взгляд, людские потери России в 1812–1814 гг. можно оценить в приблизительном диапазоне до 1 млн человек, но никак не больше. Но и это надо признать слишком огромной цифрой, хотя это все предположительные данные.

Но как могли оценивать все происходившее мыслящие и грамотные современники событий, на глазах которых протекали эти процессы, а эпицентром событий эпохи стал именно 1812 год? Конечно, степень участия различных слоев населения и территорий в войне была различная. Даже известия о начале военных действий или о Бородинском сражении в отдаленные районы империи приходили с запозданием в несколько месяцев. Но война, так или иначе, коснулась практически всех жителей страны, особенно центральных губерний, и все они оказались причастными к отражению неприятеля и вовлеченными в водоворот стремительно развивавшихся событий.

В целом ситуация выглядела следующим образом. Выразителем государственных и общественных интересов являлось дворянство, а ему было, что защищать и терять в противоборстве с Наполеоном. В силу этого благородное сословие России стало главной силой в стране (и в армии и в государственном аппарате) в войне 1812 г. Патриотизм, охвативший Россию, был характерен в первую очередь для дворянской молодежи, он оказался заразительным и для других слоев российского населения. Стоит также отметить, что в этот период Россия приютила значительное число европейских антибонапартистов. По словам известного в прошлом публициста Н. И. Греча: «Дело против Наполеона было не русское, а общеевропейское, общее, человеческое, следовательно, все благородные люди становились в нем земляками и братьями»[298]. Но для всех иностранцев в армии война не являлась Отечественной, они смотрели на нее как на интернациональное явление. Другое дело русские дворяне ― 1812 год для них стал годом тяжелейших испытаний, как и для всего народа. По окончанию военных действий на русской территории уже в 1813 г., находясь в Силезии, Ф. Н. Глинка набросал начало своей знаменитой статьи «О необходимости иметь историю Отечественной войны…». Затем это именование прочно закрепилось людьми, писавшими на эту тему, и вошло в сознание современников и участников. Да, это были дворяне (в том числе и крепостники-помещики), но подвиг русских людей в 1812 г., в том числе и дворян, не становится от этого менее значимым. Они сотворили историю нашего Отечества и наименовали ее, как чувствовали. Да и имеем ли мы право сегодня исправлять или изменять историю, придираясь к названию? Как писал сам Ф. Н. Глинка, обращаясь к современникам и адресуясь к будущим историкам войны: «Когда же смерть отнимет вас у Отечества, когда все современное вам поколение превратится в глыбы земли, когда уже некому будет ни краснеть, не заступиться за вас… ― тогда новые, ни лестью, ни порицанием не ослепленные люди, развернув таинственный свиток… узнают то, чего не ведали мы, и тогда только каждому из вас назначится приличное и никогда уже неизменное место в бытописаниях времен»[299]. Место, как и название, должно оставаться «неизменным». Именно современники и участники событий назвали войну ― Отечественной. Таковой она и останется, несмотря на скептиков.