Необходимо заметить, что сомнения о характере войны возникает в первую очередь у тех, кто, так или иначе, явно сочувствуют Великой армии и даже сожалеет, что Наполеон потерпел поражение в России. Не будем брать в расчет мнения некоторых лиц, утверждающих даже, манипулируя фактами, что Россия проиграла в 1812 г.

При желании набор аргументов можно значительно расширить.

Для того чтобы ответить на поднятый вопрос, в первую очередь необходимо дать определение России в тот момент. Это была феодальная империя с крепостническим укладом, да крепостническая Россия, увы, другой России тогда не существовало. И в 1812 г. перед ней стояла вполне реальная угроза потери своего суверенитета. По мнению наших прогрессистов, такая держава должна была проиграть, сложить оружие, ну а тогда бы, глядишь, французы нас научили бы жить по-европейски, без всякой там азиатчины. Правда, это область альтернативной истории, сплошные фантазии.

Теперь коснемся социального облика страны. Тогда официально не существовало классов (это поздняя придумка господина Маркса), все население делилось на сословия: дворянство, духовенство, купечество, крестьянство (крепостное и черносошное), мещанство, казачество и большое количество мелких социальных групп, которые также назывались сословиями, но о существовании их современный гражданин даже не слыхивал. Но одно важно понять, что единственное сословие, которое внятно могло выразить и сформулировать свой общественный интерес, являлось тогда дворянство. Именно оно могло говорить от имени всей империи. В данном случае уместно привести здесь суждение о значении этого сословия в России современника событий, известного историка Н. М. Карамзина: «Дворянство есть душа и благородный образ всего народа»[279]. Остальные социальные группы оставались безмолвными, даже духовенство и купечество, не говоря уже о крестьянстве (способном лишь на локальные бунты) или о других малочисленных сословиях. Особо выделим ситуацию с крепостными (более половины крестьян в России). Историки-марксисты в советский период любили рассматривать любые крестьянские волнения (как против французов, так и русских властей) как проявление классовой борьбы в 1812 г. Но ученым очень хорошо известно, что все крестьянские движения и бунты всегда носили в силу социальной ограниченности этого сословия локальный и временный характер.

К тому же это благородное сословие уже имело к этому времени уездные и губернские дворянские собрания, т. е. было организовано. И если говорить об обществе, то это было дворянское общество. Все остальные сословия по отношению к дворянству занимали подотчетное или зависимое положение и не имели никаких особых органов, к которым бы прислушивалось правительство. Дворянство, напротив, составляло фундамент самодержавия, поставляло основные кадры для армии и на гражданскую службу, а дворяне-землевладельцы составляли основную силу крепостнической экономики.

И сейчас очень странно слышать из уст иных авторов, что, мол, дворяне тогда в целом очень хорошо относились к Наполеону и Франции. Давайте внимательно посмотрим, что могла предложить Франция на рубеже двух веков феодальной России и в первую очередь российскому дворянству, благополучие которого во многом напрямую зависело от крепостной деревни и внешней торговли? Идеи о свободе, равенстве и братстве (очень актуально для крепостников!), отрицание религии, лозунг «Смерть королям!» (читай, и дворянам тоже) и в придачу французскую гегемонию в Европе! Да еще континентальную блокаду, которая была прямой наводкой по российской экономике и во многом по помещичьим хозяйствам. И, что же, после этого дворянство, полностью осознав прогрессивные интересы французских буржуа, должно было убедить свое правительство, что Франция ― это единственный и естественный союзник России? Возможно, дворяне-«митрофанушки» еще не успели выветриться и встречались на русских просторах, коль о них писал Д. И. Фонвизин во второй половине ХVIII в., но их было не так уж и много, да и не могло все сословие поголовно поглупеть настолько, что у него напрочь атрофировалось социальное чутье.

Напротив, дворянство тогда очень хорошо осознавало, что революционная «зараза» представляет вполне реальную угрозу социальным устоям государства и их положению. Ведь еще не прошло и 30 лет со времени Пугачевского бунта, а испытанный тогда ужас сохранялся в воспоминаниях нескольких поколений господствовавшего класса. Даже дошедшая до нас частная переписка представителей дворянства в 1812 г. наполнена свидетельствами откровенного страха перед Наполеоном, который мог пообещать вольность крепостным[280]. Призрак второй пугачевщины неотступно присутствовал в умах дворян ― сравнительно небольшого по численности благородного сословия в многомиллионной крестьянской стране. Русскому дворянству тогда было что терять. Поэтому Россия крепостническая (другой России тогда не было) очень четко определяла Францию, даже сохранявшую к тому времени лишь тень революционных традиций, как своего главного идеологического противника.

Да, русское дворянство было неоднородным, различалось по знатности, богатству, общественному положению. Существовал верноподданный чиновно-сановный Петербург, «столица недовольных» Москва, где проживали фрондирующие опальные отставники и крупные помещики центральных губерний (очаг дворянского вольномыслия и цитадель сословной оппозиции), присутствовала родовая аристократия, негласно претендовавшая на властные полномочия в государстве, крупное столбовое поместное дворянство и бедные беспоместные чиновники и офицеры, получившие за службу право приобщиться к благородному сословию. Имелись внутри дворянства и общественные группировки, или как их тогда называли «партии», ориентированные и защищавшие разные модели развития страны:

«английская»[281], «русская»[282], с некоторыми оговорками ― «немецкая»[283]. Но вот о существовании «французской партии» в источниках можно найти только искаженные отголоски[284]. Правда, в переписке 1812 г. у некоторых русских патриотов в шовинистическом угаре в качестве давнишнего пугала фигурировали «иллюминаты» и «мартинисты» (чаще всего под них подходили масоны), правда, больше как некие фантомы и агенты Наполеона. Хотя на самом деле масоны изучали туманные доктрины европейских мистиков и клеймили революцию и французского императора как врага «всемирного спокойствия». Но эти термины («иллюминаты» и «мартинисты») больше использовались как жупелы, а также козырь для бездоказательных обвинений в пронаполеоновской ориентации и в стремлении заключить мир с Францией в адрес некоторых высокопоставленных лиц в окружении Александра I[285]. При этом стоит отметить, что в начале ХIХ в., не смотря ни на что, Франция по-прежнему в поведенческом отношении оставалась Меккой всей дворянской аристократической культуры и являлась законодательницей моды.