Она порадовалась, что обута в резиновые сапоги на теплый толстый носок.

По этому лесу никто не ходил: некому было. Кто жил на острове постоянно, сидели по камерам, ожидая либо смерти, либо выхода по УДО – через двадцать пять лет, если нет нарушений. А за двадцать пять лет как им не быть.

Кольцова дошла до мелкого оврага: на дне еще лежал снег. Выше пробивались трава и тонкий кустарник, на котором потом вырастут мелкие шарики будущих ягод. Кольцова знала эти ягоды: их нельзя было есть. Она решила пойти к воде и вернуться берегом к мосту на Поклонный, когда на нее из темной густой чащи, проламываясь через голые пока кусты ежевики, вышел медведь. Кольцова остановилась: бежать нельзя. Не убежишь.

Медведь понюхал воздух, глядя на Кольцову круглыми черными глазами. Кольцовой показалось, что он ей кивнул. Она не помнила, нужно ли глядеть животному в глаза или, наоборот, отвести взгляд. Когда-то смотрела “В мире животных”, где об этом говорили, но позабыла.

Кольцова решила медведю в глаза не глядеть: она опустила взгляд на промерзшую за зиму землю, словно пытаясь выискать там спасение. Там, однако, ничего, кроме погнивших за долгие морозы листьев и поломанных веток, не было.

Медведь повернулся и словно растворился в чаще. Будто и не стоял там, где только что стоял. Кольцова решила, что ему не понравилось, как она пахнет. А она любила эти духи.

Она не успела испугаться – все произошло слишком быстро и оставило ощущение нереальности. Вокруг было тихо и мокро. Лес просыпался и наполнялся звуками. Кольцова стояла и ничего не чувствовала. Затем пошла за медведем: она должна была увидеть его еще раз, чтобы поверить в свою сохранность. Если судьба сберегла ее, стало быть, сбережет и дальше. Она не сомневалась в этом знании, но хотела удостовериться.

Медведь исчез. Остров небольшой, но медведь исчез, словно показался Кольцовой. Ни сломанных веток, ни шерсти на иголках елей и сосен; медведь исчез, не оставив следов. Кольцова ходила по холодному лесу и, не найдя его, вернулась к мосту.

Медведь остался у себя дома, а она уходила к себе.

В то утро – перед тем как лечь спать – она приняла решение.

Кольцова наскоро протопила застывшую без нее избу и легла отсыпаться. Она закрыла глаза, и в темноте – незваные – поплыли строчки дела Довгалева: майор, место прохождения службы – Чеченская АО в составе 56-й гв. одшбр – гвардейской особой десантно-штурмовой бригады. Пункт постоянной дислокации – г. Камышин Волгоградской области. Только там он давно не бывал.

Место временной дислокации – н.п. Ханкала (до 2005 года). Оттуда его и взяли.

Ей был нужен союзник; лучшего союзника, чем майор десантных войск, она не могла представить. Кольцова перебрала еще раз всех потенциальных кандидатов: чеченский полевой командир Хубиев, осужденный за терроризм; солдат-контрактник Костюнков, убивший трех таксистов, пытавшихся его ограбить, когда он возвращался с места службы; мэр большого среднерусского города Булавин, обвиненный в организации заказных убийств. Она знала их дела наизусть и сочла каждого из них достойным.

Кольцова неожиданно открыла глаза: перед ней, над ней в темноте избы висели медвежьи глаза – черные немигающие бусинки. Глаза еще чернее, чем тьма избы с закрытыми ставнями вокруг.

– Пришел? – спросила Кольцова вслух. – Ты ко мне вернулся?

Глаза ничего не ответили. Они смотрели на Кольцову, зная в ней то, чего не знала она сама. Но на что была готова.

“Хозяин тайги, – вспомнила Кольцова. – Сам в тайге устанавливает порядки. Значит, Довгалев”.

Она откинула одеяло, нашла под кроватью старые валенки с отрезанными голенищами, служившие ей тапочками в холодное время, надела теплую кофту, включила свет и пошла к столу.

Писать левой рукой было неудобно, и Кольцова старалась выводить буквы получше.

Она закончила и посидела, ни о чем особо не думая, слушая ночь. Ночь молчала, только в печи скрипел рыжий огонь.

Кольцова посмотрела на листок с неровными, разбегающимися в стороны буквами, словно они решили совершить побег и оставить листок, как он был раньше – чистым. Кольцова их понимала: она и сама бы сбежала от своего решения, но не могла. Судьба. От людей можно сбежать, а от судьбы как? Да и некуда. Разве что в другую судьбу.

Кольцова выключила зеленую лампу на столе и легла в остывшую постель. Она пыталась не двигаться, чтобы нагреть остывшее место под собой и не касаться холодной простыни по бокам.

Кольцова закрыла глаза, и перед ней в ласковой мягкой тьме поплыли строчки:

16 сентября 1976 г.

Слонимский мною недоволен. Ничего не сказал, но дал понять. Вежливо. Еще страшнее.

Сегодня десять лет, как я здесь. Так, должно быть, люди пишут в тюрьме. Хотя в тюрьме отсидел срок и вышел. Отсюда не выйдешь. Срок мой никогда не закончится. Как никогда не умрут Последины. А они не умрут.

Зачем я решила изучать морскую биологию? Выросла далеко от моря, плавать так и не научилась. Изучала бы позвоночных, сидела бы сейчас в своем никому не нужном научном институте: интриги с диссертациями, борьба за летние путевки, романы с сотрудниками. Дома муж. Дети. Нет, детей не хочу: страшно. Лучше без детей. И без мужа. Завела бы кошку: она – позвоночное.

Я начала изучать Turritopsis dohrnii, потому что мало кто смотрел на медуз. Мне казалось, это хорошая нишевая тема для кандидатской: крошечные – 4 мм – полупрозрачные облачка, парящие в воде под микроскопом. Никому не нужны. Не опасны.

Отчего у меня толстые ноги? Ни от чего, а от кого: от мамы. Как бы я ни худела, ноги остаются толстыми. У мамы такие были. Мама выглядела как изголодавшаяся балерина, а ноги – как две тумбы. И у меня такие же.

Что Аристарх во мне видел? За что любил? Любил-любил, а жену не бросил. У нее ноги, как у танцовщицы, – длинные, стройные. Две лебединые шеи из-под юбки. Неужели не бросил ее из-за ног? Глупость, конечно. Не хочу об этом. Лучше о медузах.

Хотя о медузах оказалось опасно.

Меня интересовал процесс размножения Турритопсис: медузы размножаются половым путем. Как мы. Почему я сконцентрировалась на размножении? Первоначально я думала о чем-то более практическом: возможность использования медуз для изготовления лекарственных препаратов. Тогда хорошо шли такие диссертации – с использованием результатов в народном хозяйстве. Повлияла любовь с Аристархом: самой хотелось размножаться.

Любовь. Хорошо медузам: никакой любви. Хотя кто знает… Теперь я ни в чем не уверена.

Мужские особи медуз производят сперматозоиды, женские – яйцеклетки – все как у людей. Но дальше не как у людей: после слияния образуется личинка, оседает на дно. И тут начинается сказка, магия, волшебство: из личинки вырастает полип – бесполая стадия развития. Когда полип достигает зрелости, от него почкованием отрываются молодые медузы. И все по новой.