– Хочу жить в Квартале 1, – сказала и испугалась. Знала, дура, что такое нельзя говорить. Никому и никогда. Опустила глаза.

Молчание.

– Хочешь жить в Квартале 1… – протянул африканец Боря. Он взглянул на женщину в очках: – Валюша, я думаю, все понятно.

Наблюдатели молчали. Тоня тоже молчала. Она хотела в беседку за окном, и чтобы это Наблюдение никогда не случилось. Провалила. Все провалила. Такие вещи не говорят вслух. Даже самой себе. О них думают по ночам, спрятав голову под подушку. Тихо-тихо.

– Антонина… – Наблюдатель Валентина смотрит ласково. Она здесь главная. Поправляет очки. Улыбается. Вдруг все не так уж и плохо? – Антонина, пройди, пожалуйста, налево для врачебного осмотра. А мы пока подумаем, как помочь тебе исполнить твою мечту. И закрой за собой дверь.

Тоня кивнула, встала. Ее плохо держали ноги.

– Тоня, – Наблюдатель Тенгиз больше не улыбался: – Ты знаешь, кто живет в Квартале 1? Кто они?

Тоня знала:

– Последние. Те, кто остался.

Когда Тоня вышла, девушка с крашеными волосами покачала головой:

– Девочка – явный кандидат на Павильон.

– Карина, ну зачем так: спустим на Квартал, подождем, может, образумится. Зачем бросаться материалом? У нас мало таких красивых.

– Хватит добрым быть, Боря! – Тенгиз рассмеялся. – Хочешь ее трахнуть? Так трахни ее в Павильоне. Кто тебе мешает?

– Борис прав, – вмешалась Валентина. – Она очень красивая. Но с таким настроем годится только для Павильона. – Валентина кивнула в сторону экрана, на котором продолжали качаться девочки-близняшки. – Отправим в Павильон, и дело с концом. Не будем тратить время и силы на корректировку установок.

– Боре ее отдай, – посоветовала Карина. – На пару дней. Он ее скорректирует.

– Павильон – все-таки слишком. – Борис встал, хрустнул шеей. – Девочка же совсем: ну, сморозила глупость, ну, дурочка, но зачем всю жизнь рушить? Спустим в Квартал 5… для начала.

Все молчали.

– А почему у нас сегодня озеро? – спросила Валентина, взглянув за окно. – Кто распорядился насчет озера? Это что – соответствует ее психологическому профилю?

– Это соответствует моему психологическому профилю. – Карина потянулась, как кошка. Повела плечами. – Сегодня.

Она посмотрела за окно, щелкнула пальцами, и озеро исчезло. Вместо него появилась стена комнаты, выкрашенная в холодный голубой цвет.

Карина повернулась к Валентине:

– Голосуем за Павильон? Или все согласны?

Валентина посмотрела на Наблюдателей: Тенгиз кивнул – согласен. Борис молчал, глядя перед собой.

– Боря?

– Павильон, – сказал африканец Боря. – Жаль девочку, конечно. Был потенциал.

Когда Тоня проснулась, она уже лежала не в широкой трубе, куда ее завез поддон для сканирования скелета и мышечной массы, как объяснил молодой доктор. Он предупредил, что в трубе будет холодно, но Тоня не почувствовала холода, только дрожание стен круглого цилиндра, в котором она лежала, засунув голые руки и ноги в петли.

Тоня проснулась на застеленной белой простыней кушетке. В комнате стоял ровный свет галогеновых ламп под потолком. Неуютно, как всегда бывает при медосмотре. У Тони чуть болела голова и расплывалось в глазах.

– Антонина. – Это был другой доктор – не старый Розенцвейг. – Вы здоровы, все физические параметры в норме. Можете возвращаться.

Тоня кивнула. Она поискала глазами часы на стене, но часов не было. “Дети, должно быть, уже из школы вернулись, а у меня ничего не готово”. Она быстро надела лежавшие на стуле белые трусики и лифчик, широкие кремовые брюки и черный вязаный свитер. Обулась. Взяла маленькую черную сумочку и вышла.

Щелчок. Включился селектор связи:

– Вспомнила про жетон?

Доктор разжал кулак: на ладони лежал красный жетон с желтой полосой по диагонали. Он молча поднял его, показывая невидимой собеседнице.

– Хорошо. Первая Процедура. Воронин подберет ее на входе.

Доктор ничего не сказал.

– Какой выбрали оптимальный возраст?

– Двадцать шесть. Меньше нельзя.

– Значит, нельзя. Спасибо, доктор.

Доктор кивнул. Щелкнул селектор – отключился.

Доктор подошел к столу и выдвинул ящик. Достал небольшую металлическую коробку, открыл крышку, на которой зорко вглядывались вдаль, выискивая врагов Руси, васнецовские богатыри. В коробке – почти до половины – лежали красные жетоны с желтой полосой, пересекающей маленький прямоугольник по диагонали. Доктор положил жетон в коробку и накрыл крышкой.

6 марта 1978 г.

– Символично, Вера Леонидовна, – сказал вчера Розенцвейг. – Вы к нам прибыли в 66-м. Символично.

Я не поняла, что в этом символичного.

– Как же? Центр наш, и весь построенный вокруг него городок, называется 66. Знаете почему?

– Нет.

– Когда решили основать Центр в 36-м, товарищи чекисты были уверены, что через тридцать лет проект будет закончен. В 66-м. Вот почему.

– Что здесь символичного? Не закончили же.

– Не закончили. До вашей работы о Турритопсис я шел разными путями. Где-то успешно, где-то не очень. А в 66-м понял, на чем нужно концентрироваться. И это понимание мне дали вы.

Помолчал. Покусал губы, как всегда. Посмотрел мимо меня. Как всегда.

– Но теперь, Вера Леонидовна, мне кажется, что 66 и назвали 66, оттого что в 66-м году должно было произойти нечто важное. Нечто, что откроет новый путь. Так и случилось: вы, друг мой, нам этот путь и показали.

Значит, не отпустят. Хотя они и раньше этого не скрывали.

Сам Розенцвейг здесь с начала. То есть не с начала-начала, а после того, как построили Периметр. Тогда и ученых привезли. А затем и Послединых.

Кто узнал о Послединых? Как их нашли? Слонимский? Не знаю: мне не рассказывают. Мне рассказывают лишь то, что необходимо для работы: результаты предыдущих исследований, и то не все. И не всё.

Как вчера: неожиданно Розенцвейг рассказал о названии 66. Или пять лет назад мой сосед по Кварталу 2 Наблюдатель Айдар проговорился, откуда появились жители других Кварталов. Я сделала вид, что невнимательно слушала. Такое лучше не знать. Или знать, но не подавать вида, что знаешь.

Интересно, Айдар со мной спит по заданию Слонимского или я ему нравлюсь? Думаю, по заданию: вокруг, особенно в Квартале 4, много молодых красивых девочек, мог бы выбрать кого-нибудь получше. Я-то уже не молода. И не очень красива. А была ничего. Аристарх любил говорить: “А ты у меня ничего…”