Теперь сдерживать слезы бесполезно – они сами скатываются из глаз, я им больше не хозяин. Аарон не может сказать мне что-либо, он плачет вместе со мной. Внутри меня бушуют эмоции, и я немного жалею, что Саманта не рядом, потому что… я бы, наверное, ударил ее… Но, спустя минуту, я все же рад, что она не здесь.

– Я пришел не бить, – говорю я Аарону, глядя на него. – Я пришел драться. Так ударь меня.

Он, замешкавшись, оглядывает мое лицо, удостоверяясь, что я адекватен. Да не пьян я, не пьян. Но толкаю его сильно. Он чуть было не падает, но через секунду так же ровно стоит на ногах.

– Бей! – приказываю я, не боясь разбудить соседей.

– Бей! – говорю громче, наступая.

Рон не решается поднять на меня свой кулак. Но после моих слов, что мне это необходимо, он заряжает мне прямо в подбородок, от чего я падаю на локти.

Не в первой.

***

– Посмотри на это с другой стороны, – советует мне друг, когда мы пьем в ночном баре на Хипсток Роуд. – Она любила тебя. Тогда, когда она решила скрыть от тебя дочь, она любила тебя.

Он смеется, весь побитый, с синяком под глазом и на щеке, с опухшими губами. Этот придурок смеется, и я, совершенно пьяный, вслед за ним. Потому что большей глупости я в жизни не слышал.

– Чего? – все еще хохоча, выдаю я.

Бармен ставит перед нами новую порцию двойной водки со льдом.

– Да ты сам подумай, – заплетающимся языком говорит Аарон, придвигаясь ближе на высоком стуле.

Но он же дебил, поэтому падает с него, поднимается и снова падает.

– … Ты сам подумай, – начинает он опять, я уже хочу отвернуться, однако Рон продолжает: – Она видела твои фотографии с Кайей, когда ты был далеко от нее. Она говорила мне, говорила Агнес, что ты, наверное, счастлив, у тебя все сложилось, и ей не хочется разрушать это.

Моргая, Галлахер наблюдает за моей реакцией. Но мое молчание вынуждает его опрокинуть очередной шот. Он просит бармена налить ему снова, и тот выполняет, что велено, косясь на моего друга, словно думая о том, что Аарону уже хватит. И я, если честно, согласен с… как его там зовут… Питом?

– Так Сэми, что, интересовалась моей жизнью, пока я работал в Мадриде? – чтобы уточнить, спрашиваю я у Рона.

Галлахер неприятно морщится после выпитого, приложив тыльную сторону ладони к уголку рта. Он неоднократно кивает, прикрыв глаза, на мой вопрос.

– Конечно, старик, – выдохнув, Аарон глядит на меня и разводит руки. – Не это ли самое главное? Я виноват перед тобой, и Агнес, и Саманта. Мы втроем до конца жизни виноваты перед тобой, Джер! Но просто вдумайся, – Рон, положив руку мне на плечо, говорит тише, чтобы я вслушивался в его слова, – она, возможно, впервые думала о ком-то, кроме себя. Разумеется, до рождения Даниэль. Ты же знаешь Сэм, – откинувшись, он взмахивает рукой беспечно. – Она настоящая стерва, брат. Я никогда не слышал, чтобы ей до кого-то было дело. Конечно, она любит своих родных, друзей, но не выдает этого, ты сам прекрасно осведомлен в этом. Но, – Аарон перед моим лицом выставляет указательный палец, – при виде твоих «счастливых фотографий», – парень изображает кавычки в воздухе, – она боялась испортить твое, – его палец упирается в меня, – будущее. Твое, Джер. Она никогда не показывала, как относится к тебе. Она всегда от тебя отказывалась, бросала, разрешая тебе мучиться и выпивать. Быть может, Сэм просто боялась твоей любви? Потому что никто никогда не любил ее так, как ты.

Глупо спорить с тем, что его доводы мне нравятся. Это действительно разумно, логично и в это хочется верить. Я знаю, что ей небезразличен. Я думал, что всего лишь понравился ей по возвращению из Европы. Знаю, это так безрассудно любить ее даже после того, как она солгала мне насчет Даниэль. С этим я разберусь позже. Сейчас слова Аарона оказывают на меня мощную силу – сердце восстанавливается, я чувствую, как оно начинает стучать по-прежнему, но ритм ускоряется. Я люблю ее, я ее очень люблю, но я не могу позволить ей даже не поплатиться за свою ложь. Все будет безобидно, но хоть немного она должна понервничать.

Теперь я кладу руку на плечо друга, и он смотрит на меня внимательнее. Я киваю на входную дверь.

– Пойдем, говнюк. Я не могу ударить твою жену; ты будешь расплачиваться за нее.

Аарон невесело смеется. Держась за ребра, он хрипит и поднимается все же на ноги, следуя за мной, к выходу.

Саманта

Даниэль говорит без умолку о Джереми, который ее сразил наповал, не меньше. Я передвигаюсь по кухне в доме Агнес, доставая из нижнего выдвижного шкафа большую кастрюлю. Когда я принимаюсь нарезать морковь, Дани просит одну для себя, и ее любимая тетя с заботой протягивает девочке овощ. Я не могу ошибаться: Агнес не в духе с самого утра. Почти не разговаривает со мной, об улыбке и речи быть не может. Она выдавливает что-то вроде, если Дани обращается к ней, или же если дочь смеется. Не понимаю, что происходит, но в голову лезут плохие мысли. После вчерашнего резкого ухода Джереми меня не покидает чувство смятения и переполоха. Что-то не так, я не могу услышать себя, но ощущения нехорошие.

Мы с Агнес становимся рядом друг с другом. Она, наверное, даже не заметила, как передвинула доску на кухонном деревянном островке ближе ко мне. Сестра нарезает кольцами лук для супа, я все еще мучаюсь с морковью. Я долго мечтала о том, что буду с сестрой жить в одном городе, и мы будем часто гостить друг у друга, но сейчас я даже жалею, что сегодня у меня выходной, потому что эта напряженность сводит с ума.

– Может, скажешь что-нибудь? – предлагаю я, пожав плечами, будто беззаботно и бросаю в рот кусок моркови.

Агнес ведет плечами, следуя моему примеру. Но сильно стукнув нож о доску, я привлекаю к себе ее внимание. А так же внимание Даниэль, которая развлекается сама с собой на детском стуле. Улыбнувшись, я машу рукой, чтобы не отвлекалась на нас.

– Все нормально, детка. Мама случайно так сделала.

Я поворачиваю голову обратно к слегка ошарашенной Агнес и задаю ей вопрос напрямую:

– Что случилось? Ты знаешь же, что не отстану. Не стоит оттягивать момент, где я выпытываю у тебя все до единой мелочи.

У Агнес дрожит нижняя губа, она опускает глаза. Я думала, что она заплачет, но нет, не заплакала. Ее ясные карие глаза исследуют то ли с интересом, то ли с волнением мое лицо. Девушка сдается быстро, но очень хорошо понятно, что она не хотела говорить этого:

– Ночью Джереми и Аарон подрались.

Я неосознанно подвожу ладонь к раскрытому рту.

– Как ты…?

– Аарон пришел домой с разбитой губой, пьяным, с синяками на лице. Он сказал, что подрался с Джереми.

Не знаю, услышала ли Агнес мой вздох, но виду не подала. Быть может, мы обе думаем об одном и том же. Она вытирает слезы, вызванные нарезкой лука, открывает воду и моет нож под нею. Пока я остолбенело наблюдаю за ее действиями, сестра занимается привычным приготовление еды. Но ей так же тяжело, как и мне.