А еще в какой-то момент Надю осенило, что, вероятно, Дэн сам подговорил школьную подругу, чтобы та посоветовала ей воздержаться от сексуальной жизни. Эта догадка огорчила Надю настолько, что она даже не нашла в себе сил выплеснуть ее мужу в лицо.

– Очень больно? – Дэн стоял перед Надей с телефоном в руках, заглядывая в ее глаза, блестящие от слез.

– Очень, – ответила Надя, не ощущая ничего в области живота, но при этом говоря чистую правду.

– Как она? – на ходу спросил Дэн.

Зоя торопливо шла по больничному коридору.

– Пока не очень. Отказывается кормить ребенка и вообще смотреть на него. Полная апатия. Вчера никто не настаивал, чтобы она взяла его, дали ей время прийти в себя после наркоза. Сегодня перевели в отдельную палату.

– Почему?

– Ночью она вывезла из палаты каталку с чужим ребенком. Он кряхтел. Та мамочка устроила скандал, пригрозила подать в суд.

– Ясно… Можно мне к ним?

– Да, можешь сам забрать сына из детского отделения и отвезти к маме. Может, уговоришь ее его покормить. Как у тебя со временем вообще? Это дело не пяти минут.

– По максимуму освободился на сегодня. Завтра попробую взять выходной на двух работах, если она не очухается.

– Вряд ли очухается, – покачала головой Зоя. – Ее, похоже, сильно накрыло. Но лучше припаси выходные к моменту выписки – здесь за ребенком есть кому присмотреть. Какое у нее было настроение перед родами?

– Последние два месяца – отвратительное, – признался Дэн.

– Может перейти в тяжелую послеродовую депрессию. Следи за ней. Впрочем, ты и сам знаешь, как это бывает.

– Меня она слушать не станет, нужно будет найти хорошего психиатра. У тебя нет на примете?

– Я подумаю. Но будем надеяться, что обойдется.

Надя даже не взглянула на мужа, когда он появился на пороге ее палаты в полупрозрачном голубом халате, маске и тапочках.

– Я сейчас привезу его сюда, хорошо? – вкрадчиво предупредил ее Дэн.

Надя судорожно покачала головой, но постепенно это движение преобразовалось в кивки. Губы напряглись, а уголки обиженно поползли вниз. Пусть так, но она согласилась. Дэн коснулся ее руки и пообещал вернуться через минуту.

Радостно улыбаясь, он вкатил в палату их общее сокровище, посапывающее в прозрачном пластиковом корытце на стальных подвижных ножках.

– Посмотри на него! Спит так сладко!

Надя снова замотала головой и вжалась в стену, забившись в угол своей койки.

– Подождем, пока проснется. Не будем беспокоить. Нянечка сказала, что недавно поменяла ему подгузник.

– Я его не планировала, – тихо проговорила Надя.

– Ну и что? А он родился! Смотри, какой волосатенький. У нас таких еще не было.

Надя опасливо взглянула в сторону корытца. «Все не так плохо, – заключил Дэн. – Реагирует активно, нет признаков полной апатии. Значит, скоро придет в норму».

– Бедный… Нельзя быть такими легкомысленными.

– Надя, первые дети тоже получились сами собой. Мы их от этого меньше любим? Нет. Чем он-то хуже?

Малыш крякнул во сне как будто в подтверждение его слов.

– Кстати, как мы его назовем?

– Без разницы.

Поторопился он насчет выводов про апатию.

– Лука! Мне очень нравится! За границей сможет представляться Лукасом. Как тебе?

– Нормально. – Надя больше не смотрела на малыша.

– Я на себе проверил: когда приезжаю за границу, просто меняю в имени ударение и «е» на «э». Получается очень интернационально – Дэнис.

Надя его не слушала.

– У нас родился прекрасный здоровый малыш! Хоть и немного преждевременно. – Он попытался приободрить ее, подозревая, что такое поведение может быть вызвано повышенной тревогой за дитя.

Опустив глаза, Надя старательно потирала висок, пытаясь локализовать всю боль, терзавшую ее. Не только физическую, но и душевную.

Внимательно приглядываясь к жене, Дэн все силился понять, в какую клиническую картину вписывается ее апатия.

– Как ты? Болит что-нибудь?

– Болит – не то слово. Сокращения такие, как будто я рожаю вторые сутки без передышек.

– Скоро пройдет. Приляг. Сон – лучшее восстановление.

– Тогда зачем ты пришел и его привез?

– Потому что мы хотим побыть с тобой.

– Вранье. Тебе уже давно лучше без меня, а ему пока все равно.

– Но он был в тебе почти девять месяцев…

– Замолчи! – Надя буквально накинулась на него, превозмогая боль – растрепанная, бледная, с перекошенным лицом, впервые в жизни не задумываясь, как выглядит со стороны. – Не смей на меня давить всякими шаблонными фразами! Неужели за них тебе платят твои пациенты? Меня всегда поражала их ограниченность. Своих мозгов, что ли, нет, чтобы внимать этому бреду за свои же деньги?

– Кис, не волнуйся…

Его рука потянулась к ее голой коленке. За чересчур глубоким вырезом трепетали нежные бархатистые груди. Спазм внезапного желания пробежал по его телу. Но вызван он был не столько вожделением, сколько захлестнувшей волной любви к жене, которая только что родила ему третьего ребенка и пребывает в глубоком душевном смятении.

– Я послушала тебя, когда ты уговаривал меня оставить его. «Эмбрион – тоже живое существо, оно все чувствует и понимает, бла-бла-бла!..» Ни хрена он не понимает! Ни тогда не понимал, ни сейчас. Хватит уже культивировать во мне чувство вины, слышишь?

Она снова скривилась от боли и схватилась за поясницу.

– Ложись, я помассирую.

Надя недоверчиво посмотрела на него.

– Обещаю молчать.

Она легла на бок спиной к нему. Сейчас ей было легче уступить, чем продолжить сопротивляться.

Он приподнял больничную рубашку, в нескольких местах заляпанную засохшей кровью, и принялся массировать спину, как учили на курсах для будущих родителей, которые они посещали еще перед рождением первого ребенка.

4

Надя ждала, когда всепоглощающая злость отпустит ее. Может быть, это случится, когда непрошеные фотографы перестанут щелкать своими объективами и она выйдет из празднично украшенной выписной. Может быть, когда Дэн заберет у нее ребенка (она все еще не решалась называть его по имени), уложит его в автокресло, и она спокойно сядет на переднее сиденье и будет смотреть в окно (только бы муж не пытался с ней заговорить!). Может быть, когда она пересечет порог родной квартиры и старшие дети с любопытством начнут разглядывать диковинного гномика, который каким-то образом еще три дня назад помещался у мамы в животе. Что же такого должно произойти, чтобы она перестала ненавидеть весь мир, слишком рано и быстро обременивший ее непосильными заботами, и всех близких, так безжалостно требующих внимание к себе?