учительницы о том, что Грэм в школе, спокойствия Элли не добавили. Ей было необходимо увидеть молодого человека и услышать от него самого, что с ним все в порядке. Но ни в столовой, ни в библиотеке, ни в общежитии она не могла его найти, а обходить все комнаты с ревизией... на это нужно было еще отважиться.

Грэма она увидела только на следующий день, совершенно случайно, на одной из скамеек парка, и неожиданно одного. Элли остановилась неподалеку, боясь подойти, не зная, что спросить, но юноша сам заметил ее и жестом предложил сесть рядом.

— Мама просила извиниться перед тобой, — сказал он вместо приветствия. — За то, что не успела найти тебя и поговорить. Но она должна была сразу уехать... обратно в Шотландию, по их приказу. И она знает, что ты ее не помнишь. А я все не могу принять, что ты не помнишь меня.

Элли промолчала, не зная, как отреагировать. То, что какая-то непростая женщина извиняется перед ней, было странно и непривычно. Какая она, мать Грэма? Она могла быть и ее матерью тоже, пусть и только воспитавшей. Сама Элли, могла вырасти в графском доме, и с иной другой судьбой и, скорее всего, была бы совсем иным человеком. Вот только быть сестрой Грэма Драммонда Элинор не желала, ни за что!

Элли рассматривала профиль юноши, а он смотрел вперед, на забор школы и на туман за ним, с плохо скрываемой тоской.

— Об отце ничего не сказали... Они просто притворились, что не услышали меня. — В голосе юноши прозвучала бессильная ярость, а пальцы сжимались и разжимались, словно готовясь нанести удар по невидимому врагу.

— Тебя не пригласили в Магистериум, как меня, — констатировала Элли. — Приехали сами.

Грэм невесело усмехнулся.

— Наверно, опасались, что я сбегу. Магистр умел подбирать сотрудников под себя. Но все-таки я увидел маму...

Элли была совсем не рада напоминанию о Ренаре. Грудь опять сжало непонятной щемящей грустью. Спасаясь от странного наваждения, девушка прижалась лбом к плечу молодого человека и внезапно ощутила нежные, почти невесомые поглаживания по волосам. От его теплых прикосновений мерзкое холодное чувство отступило. Элли робко улыбнулась.

Грэм смотрел на нее строго и почти немигающе, продолжая поглаживать девушку по голове, заботливо убирая тонкие прядки назад и за уши.

— Моя маленькая сестренка, — произнес он едва слышно. — Зачем же тебя забрали у меня?

Каникулы сблизили Элли и Грэма. После возвращения юноши из Страны Вечного Лета и после того как Элинор начала раскрываться тайна ее происхождения, они все больше времени проводили вместе.

Но так как молодой человек большей частью избегал говорить о прошлом, Элли предпочла обсуждать с ним нейтральные темы: интересы, вкусы и предпочтения. Она заваливала Грэма кучей наивных вопросов, на которые он отвечал без видимого протеста. Возможно, действительно считал, что ей необходимо восполнить, насколько это возможно, пробелы в памяти.

— Ты любишь фильмы ужасов? — этот вопрос Элли задавала почти всем, страстно желая найти человека, который обожал бы этот жанр кинематографа наравне с ней.

К ее разочарованию, Грэм отрицательно покачал головой.

— Нет, я люблю драмы и экранизации классики. Иногда попадаются хорошие исторические сериалы.

Не видя Элли с пятилетнего возраста, он тоже спрашивал ее о многом, но только не о любимом цвете или блюде, как она его, а чем-то более обстоятельном — событиях, первых планах, больше похожих на мечты, о людях в ее жизни.

Вел он себя с девушкой действительно как с потерянной и вновь обретенной младшей сестрой — предупредительно и бережно. Элли хотелось большего — полудетской романтики, но без захода в страшные дебри чего-то взрослого, болезненного, обжигающего непонятным стыдом. Без того, от чего хотелось бежать, пряча глаза.

Такова была ее реальность, и Грэм был частью этой реальности. В грезах же, горячих, мрачных, кроваво-алых, Грэма не было. Там царил кто-то призрачно-белый, без лица и имени, отдающий приказы тоном страшнее свиста плети.

Сны в жизни Элинор были редкостью, только в детстве она иногда видела короткие обрывистые кошмары о никогда не случавшейся на Земле войне или о собственном падении в бездну. Поэтому любое самое незначительное сновидение она воспринимала как знаковое и старалась запомнить.

Но к ней часто являлось то, что она сама для себя называла грезами — приходящие на границе засыпания и сна образы, когда тело уже спит, а разум еще бодр. В последнее время она вызывала их почти каждый вечер, едва роняя голову на подушку, и отдавала себя на растерзание сумеречному изнаночному миру. Грэму, светлому эльфу, в нем не было места.

✧☽◯☾✧ Конец июня ✧☽◯☾✧ Помещения Школы ✧☽◯☾✧

Больше всего сегодня Катрионе Руте Миднайт хотелось бы проспать. Проспать приезд представителей трех школ, чтобы они сами себя куда-нибудь устроили, распределили, накормили, а потом разошлись по комнатам или просто где-то потерялись. И самое главное — развлекали бы себя сами.

Когда она сама только училась в «Хизер Блоссом», приезжающих школ было всего две — шотландская и бретонская. Теперь к ним добавилась еще и сибирская... Школа, которая находилась на таком отшибе миров, что в ее существование даже не все до конца верили. Чем-то она отличалась от трех прочих, Персиваль рассказывал, но она, кажется, прослушала.

— Ненавижу Бретань, — прошептала Катриона, как пароль, открывающий безумное утро, и с едва слышным стоном отчаяния откинула одеяло, начиная новый, полный непредсказуемых событий день.

Когда студенты видели почти бегущую по коридорам Катриону Миднайт, они ни о чем не догадывались: ни о страхах, ни об усталости, ни о давящем раздражении от обилия посторонних в особняке, которым нужно непременно угодить. И проиграть... как когда-то проиграла и она сама. Бретань не принимала поражений.

Катриона стремительно прошла по школьным коридорам, с кем-то здороваясь, кому-то раздавая попутные указания, и, дойдя до ворот, нашла глазами привратника.

— Тишина, Томас? — спросила она у темного фэйри.

— Кто-то уже приехал, на самом рассвете, — неопределенно ответил старый финодири, которого утренние заботы успели выгнать из его крошечного домика.

Катриона вскинула брови, внутренне радуясь избавлению от части повинности.

— Вот как? Никто так рано еще не прибывал. И кто же?

Финодири помолчал, размышляя.

— В шкурах... — ответил он неопределенно.

Мистрис Катриона на пару мгновений потеряла дар речи.

«Если это бретонцы опять что-то придумали... Хоть раз бы набраться окаянства и... п-пустить!»

Учительница с подозрением посмотрела на опутанные цепями ворота, временно закрытые до следующей процессии,