Столыпин был решителен.

— Надо действовать, пока не поздно. А послезавтра может быть уже поздно.

Сомов чувствовал, как холодноватый, липкий пот покрывал его тело; повесив трубку, он как никогда почувствовал опустошенность; как никогда захотел чего-то неожиданного: не то желание напиться, не то желание испытать острые сексуальные ощущения…

Тут он вспомнил о Ларисе. Он даже в записной книжке нашел ее номер. Уж она-то должна его успокоить. Но длинные гудки разочаровали Валерия Петровича… Все против него… Все против него…

Самое обидное пришло потом. Оказывается, помощник Владислава Ивановича рано утром уехал в Москву. Тогда Сомов сам позвонил Владиславу Ивановичу. Он хотел сказать ему, что согласен поехать главой администрации…

По глуховатому, с раздражительными нотками, голосу Владислава Ивановича он понял, что тот занят, возможно, у него люди.

— Подожди минутку, — сказал веско Владислав Иванович. — Я сейчас перезвоню тебе. Ты в пансионате?

Он уже все знал; «интересная деталь», — подумал Сомов и стал ждать звонка.

Владислав Иванович сдержал слово. Он позвонил:

— Понимаешь, старик, — сказал он по-дружески. — С главой администрации придется отложить. Есть обстоятельства. Прокуратура против…

42

Мама не выходила из головы Сомова. Он хорошо сознавал, что для него наступает критический момент. Способен ли он удержаться, как удерживался раньше? Главное, как мыльный пузырь, лопалась вера в бывшую союзницу.

…Он вспомнил, как несколько лет назад, когда Мама, еще красивая, цветущая женщина, была на гребне волны, они ездили в Сочи. Конечно, номера были заказаны в комфортабельном отеле на берегу моря, напоминавшем американский Манхэттен…

Это была деловая поездка, очень нужная ему: тогда особенно была важна поддержка Мамы.

Он знал Маму давно. Собственно, на его глазах она шла по лестнице головокружительной карьеры. Бесспорно, она была соблазнительна. Дар ума и тела. Потому кое-кто считал, что ее карьера шла через большие кабинеты Старой площади, так же, как она шла бы через дорогие роскошные спальни… Мама не была высоконравственной женщиной. Для дела, когда требовалось женское обаяние, она пренебрегала моралью: да и может ли в карьере быть мораль… Придумки старомодных, домостроевских неудачников. Ей бы быть актрисой, ей бы блистать на сцене, но Мама блистала, и недурно, когда перешла в торговлю. От директора магазина на Арбате она поднялась до высот, о которых можно только мечтать… Мама — это не просто торговый босс, это сама богиня торговли…

Тогда в Сочи Мама была в ударе. Разгулялись на славу. Какие вина, какие коньяки — чего только там не было! Говорят, что от ее кутежей весь Дагомыс стонал! Специально привезли девочек и мальчиков — пальчики оближешь!

Именно там она залепила жгучую пощечину одному министру. И что же, стерпел! Это была Мама. Он вспомнил, как, опьянев, она запрыгнула на стол и, растолкав яства, показала всем, под хохот и аплодисменты, как надо делать настоящий стриптиз. Мадонна!

Да что там стриптиз! Мама могла все… Утверждали, что она гиперсексуальна, под стать Екатерине II, ненасытна… Он бывал с ней и с другими бывал, конечно, сексапильна, но чтоб очень уж… это зря!

Правда, потом, когда приехали из Сочи домой, не обошлось без скандала. Все же нашлись дешевки-жучки, у кого-то оказалась видеозапись… Но видеоматериалы конфисковали, и все заглохло. Не повезло ублюдку!

Теперь, вспоминая свои встречи с этой женщиной, Сомов никак не мог понять одного: что подвело Маму? Кому она уж так сильно насолила?.. Или ее бросили, как кость голодным собакам?..

Но если до Мамы докопались-таки, то… следующая очередь его. В ушах стоял звон колокольчиков, сквозь которые пробивался слащавый голос Владислава Ивановича: «С главой администрации придется отложить…»

Сомов выпил рюмку коньяка. Тряхнув крутой лобастой головой, он ходил по комнате с упрямством на жестком лице. «Все здесь свояки!» Наконец он взял трубку и позвонил дону Роберту.

— Я хочу только одного, по старой дружбе, пришли мне Ларису. — Сомов перевел дух. — Знаю, ты от меня ее прячешь, но…

— Господи, какой вопрос! — Дон Роберт расхохотался, как мальчишка. — Ты меня, Валерий Петрович, просто обижаешь.

— Тогда я посылаю машину. — И Сомов с закаменелым лицом тяжело сел в кресло.

Лариса — элегантная женщина. У нее было божественное тело, и Сомов не мог ничего поделать с собой…

Они лежали на постели, успокоившиеся и довольные друг другом; как ни странно, и Лариса нашла в Сомове свое забвение от тех горестей, которые ее преследовали. Не дыша, она гладила его волосатую грудь.

— Скажите, у вас хорошая жена? — вдруг спросила Лариса, вглядываясь в разнеженное, обмякшее лицо Сомова. Тот вопросу не удивился; моргая длинными белыми ресницами, он скривился в усмешке.

— Стерва.

— Не может быть!

— Может.

— Но вы такой славный, — растягивая слова, мягко сказала Лариса. — А дети, они к вам хорошо относятся?

— Дочка? Вижу редко. Она учится в далеком от меня университете. В Америке. Видимо, там и осядет.

— Выходит замуж за миллионера?

Сомов положил руку на грудь Ларисы и, подняв брови, грустно улыбнулся.

— За какого-то англичанина. Не знаю, но какой-нибудь шалопай.

Лариса, чувствуя тепло его руки, сказала:

— А у меня много нового, но все по-старому.

— Дон Роберт сделал из тебя сверхмодную путану?

— По крайней мере, фотомодель не получилась. А вот клиентов хоть отбавляй.

— Японцы, арабы, кто они? — любопытно взглянул ей в глаза Сомов. Она выдержала ревнивый взгляд, улыбнулась краешками свежих губ.

— Японцы? Раньше я почему-то думала, что они половые гиганты. Увы! Их пренебрежительно зовут «зайчиками» — скок-скок — и отваливают. Мне такие милы. Меньше тратишь энергии…

— Да ну?

— По крайней мере, не арабы. Вся в мыле, а у них только нарастает кайф. Жадные на девочек: возьмут все, а заплатит дядя. Французы — тоже с фасоном. Если он из Парижа, то радуйся, что снизошел до тебя. Скандинавы — чистенькие, улыбчивые. С ними одно удовольствие… — Лариса поспешно добавила: — У путаны одно достоинство. Глубоко начинаешь понимать людей.

Сомов улыбнулся.

— Доходы, конечно, дону Роберту…

Лариса усмехнулась.

— Я — льготная. Но за это должна обслуживать высокопоставленных чиновников, например, таких, как вы. — И она засмеялась.

— Глупости, — отмахнулся Сомов. — Я совсем иное дело.

— У меня был один клиент. Душа у него, что помойное ведро. Время от времени он ее очищает. Напиваясь, берет девку и выхлестывает все наружу — всю гадость, всю злость… А вот у цыган мне нравится. Там свободно, как… у цыган. Все наружу. Как-то попала в табор: у деда жена умерла, так я ее заменяла. Я с ним, а рядом сын с молодухой. Боже, такая свобода… И все естественно, никакой порнографии. А тут…