скандал кончился тем, что девчонок перестали пускать в больницу. Альберт не расстроился — да хрен с ними!

— Давай, Артур, по такому случаю закурим.

— Я не курю. Бросил.

— Почему ты бросил?

— Кто курит, у того табаком пахнут волосы. Губы пахнут и даже лицо — у, противно! Презираю курящих девчонок. Даже шампунь не может перебить запах табака.

Альберт открыл форточку и бросил сигарету.

— Все, я понял.

Прямо из больницы Альберт поехал писать сочинение. Волновался чертовски. Мандраж бил такой, что он забыл главную цитату, — да и бог с ней, с цитатой, главное — поменьше ошибок…

Про цитату не вспомнили. Ошибок у него не было. Он получил по достоинству пять.

Давно забыв о распрях, к Альберту подобострастно подскочил одноклассник в джинсовом костюме.

— У меня тоже пять. Надеюсь, встретимся в МГИМО?

— Только бы не в зоне… — незлобно усмехнулся Альберт.

У подъезда школы его ждала расфуфыренная Любка.

— Поздравь, я — ботаник. У меня пять!

— Ты уедешь? — В ее глазах стояли слезы.

Он обнял девку.

— Ох, задурят нас, чего мы там понимаем. Задурят!

40

Сразу после выпускного Альберт уезжал в Москву. Он даже не остался на символический банкет, что удивило Артура.

— Сам понимаешь, — объяснил Альберт школьному другу. — Москва любит тех, кто не запаздывает.

На вокзале провожали двое: Мазоня и Зыбуля. Перед отходом поезда Зыбуля крепко пожал руку, а Мазоня, обняв, немного размяк, растрогался, но быстро взял себя в руки и нарочито жестко сказал:

— Ну вот, все. Хотя итоги подводить рано. Приезжаешь студентом. Ты меня понял?

Как тут не понять… Альберт стоял в тамбуре, пока не скрылись знакомые сутуловатые фигуры. Вот и все. Он прошел в свое купе и долго тревожно смотрел в окно…

Сосед, мужчина средних лет, в роговых очках, с любопытством спросил:

— Поступать?

Альберт молча кивнул.

— В университет? Юрфак?

— Юрфак…

— Все сейчас прут на юридический. Зачем? В правовое государство? Но и там даром хлеба не дадут…

Альберт смотрел в окно и думал о своем.

На абитуре было весело: очкарики тряслись, поскольку ходил слух, что очкариков «режут». Большинство из армии и производства. С ними щебечут, с ними лясы точут. Альберт нервничал, как все: господи, не может же он вернуться домой с пустыми руками!.. Репетитор, с которым написал несколько сочинений, скромно заметил:

— Ну что ж. Посмотрим.

И все? Никакой надежды… Впрочем, Альберт особо не трусил. Сочинение он написал быстро и сдал раньше других. На вопрос: «Вы прочитали?» — ответил шуткой: «Перед смертью не надышишься».

Прошло два мучительных дня, и вот он стоял у экзаменационного списка. Не верил своим глазам. За сочинение — пять. Даже оранжевые круги пошли. «Да что ты волнуешься, дурак, пять же!»

Альберт почувствовал взгляд со стороны и обернулся. Голубоглазый миловидный юноша улыбался. Альберт вспомнил знакомое по экзаменам лицо и сделал шаг навстречу.

— Ну, прошел?

— Четыре.

Они шли рядом по коридору, оживленно разговаривая, и вышли на улицу. Палило солнце, и машины, не уступая дорогу, мчались наперегонки.

— Словно они абитуриенты, — засмеялся голубоглазик.

— А как тебя звать-то? — спохватился Альберт.

Тот словно удивился.

— Пашка.

— Пашка-растеряшка, — пропел Альберт, — а меня…

— Тебя Алик.

— Альберт.

— Все равно Алик…

— А куда рванем?

— В Парк культуры имени Отдыха, — Павел усмехнулся. — Может, он уже и не Горького… Сначала была перестройка. Теперь — вероятнее, перелицовка.

Они запрыгнули в автобус, с трудом протискиваясь сквозь толпу пассажиров…

В Парке культуры гуляли редкие парочки. Ребята вышли к Нескучному саду напротив маленького читального зала на пригорке. Внизу под пригорком мирно текла Москва-река…

В юношах нарастал эмоциональный накал. Казалось, сколько ни говори — все равно не наговоришься.

Забравшись на скамейку, Альберт самозабвенно закричал:

— Дамы и господа! Леди и джентльмены! — И послал в воздух такую фразу, что Пашка смутился.

— Сейчас крепкое словцо, что твердая валюта. Ты послал — и тебя послали. — Альберт спрыгнул со скамейки и повис на плече Пашки. — А ты знаешь, в нашем Университете изучают русский мат… Наши дохристианские предки, когда выполняли ритуальные действия, отчаянно матерились.

— Ну ты загнул!

— Я загнул?! Неуч, надо читать больше. Тем более юрист обязан владеть матом.

— Каким?

— Трехэтажным. Вот, ты в суде защитник. Пустил в судью матерщину — и наповал! Иначе их не проймешь… Запрессовались!

— Ругаются у нас смачно. Я даже заметил, что в последнее время ругаются у нас много и подло.

— Ну, если жену не пугнешь, она же не сдвинется, — выпалил весело Альберт.

— Слушай, так это слова моего отца!

— Значит, он у тебя грамотный. Мат, как пишут ученые, лишь средство рассказать о нецензурных явлениях жизни.

Они спустились к Москве-реке.

Пашка задумался.

— Почему-то говорят, что совместимость людей зависит от знаков Зодиака. Мол, у Овна взаимная симпатия со знаками Льва, Стрельца и со знаками Весов, Водолея…

— Господи, какие премудрости! Совместимость приходит всегда, когда ты нужен… Потребности регулируют совместимость!

— А ты всезнайка! Ты все знаешь…

— Какой юрист не всезнайка! Вот ты знаешь, как раньше выходили на кулачный бой? О Москве говорили: «Москва бьет с носка». Почему?

— Наверно, носки были большие.

— Улицы узкие, вот и сложился свой стиль…

— Нет, ты мне скажи, как стать крутым?

Пашка посмотрел в добрые, чистые глаза нового приятеля и улыбнулся.

— Слушай, а чего мы с тобою так сошлись? Ты что, цыган, что ль!

Альберт пожал плечами.

— Я знаю, — засмеялся Альберт.

— Потому что ты крутой?

— Потому что мы оба крутые.

Теперь Пашка и Альберт частенько готовились к экзаменам вместе. А по «праву» Альберт, болея за Пашку, послал ему шпаргалку. И Пашка «выплыл».

Как-то в читальный зал, где обычно занимался Альберт, пришел воинственно-возбужденный Пашка.

— Ты сейчас куда?

— Искать столовую. Живот подсасывает.

— Сегодня ты обедаешь у нас. Я уже сказал маме.

— У тебя отец тоже любит пиво? У меня был друг — у него па любил пиво…

— Мой па любит сухое вино…

— На класс выше! Тогда пошли.

Семья Пашки показалась Альберту чересчур чинной. Чопорная мать любезно встретила, словно он попал в старую сословную знать. И только Пашка оставался Пашкой. Вился возле Альберта, заглядывал ему в глаза.

— Ты на мамашу не смотри. Она у нас что столбовая дворянка. На самом деле это лишь внешний лоск, а так — одна простота.

Впрочем, и Альберт был учтив и вежлив, насколько позволяла его культура. Светская семья, и он вел себя по-светски…

К обеду ждали отца. Он запаздывал, хотя позвонил, что выехал.

— У меня еще сестра, — сказал как бы между прочим Пашка, — змея. Ужалит, а