потом зализывает… Но я ее люблю, сестра. Что ни говори, как мы ни цапаемся, нас — двое… Но ее не будет, она уехала к тете.

— Понимаю. — Альберт улыбнулся.

Дон Роберт появился внезапно, весело хлопнув дверью.

— О, у нас гости!

Он сразу покорил Альберта своей статностью. В его сильной, плотной фигуре было много энергии и под большим белым лбом сидели радушные глаза. Альберт совсем не ожидал увидеть такого высокого, ладного, налитого свежестью человека. На плечи спадала шевелюра не то артиста, не то художника, по крайней мере, она говорила о том, что он имел отношение к творческому клану.

«А ведь Пашка говорил об отце совсем иное…»

Все чинно сели за стол. Обед был незамысловатый — мясной борщ и котлеты по-киевски. Но вкусно, чувствовалось, что Вера Георгиевна кухню знала.

За обедом обстановка стала более непринужденной. Дон Роберт, вглядываясь в Альберта своим проницательным взглядом, небрежно разглагольствовал по поводу Пашки.

— Мой Пашка — поразительная личность. Вечно без ума от какого-нибудь шалопая. Один приятель тянет его в бизнес, не зная, что это такое… Другой — в школу каскадеров, третий — просто болтаться… Вот он какой, этот Пашка! От первого встречного приятеля он млеет… Будто сам без ума…

— Но, Роберт, — возразила мать, — Роберт, ну зачем же так?

— Верунчик, сущая правда.

Пашка не обращал внимания на отца и немного смущенно подбадривал Альберта:

— Ты ешь… Он всегда такой, любит подтрунивать. От предков ведь не откажешься, их не выбирают.

Они сидели за журнальным столиком. Дон Роберт только что выкурил сигарету. И добродушно смаковал разговор, который между ними завязался.

— Вы динамичны, настойчивы, предприимчивы? Или вы нуждаетесь все время в подталкивании? Или вам мозги не по карману? — Дон Роберт пытливо смотрел на ребят: что же они на это скажут?

— Почему же? — Лицо Альберта оживилось и стало еще более симпатичным. — Сейчас средний класс — наиболее молодой и мобильный слой… Однако уже конфронтация. Не со старыми структурами, которых уже, собственно, нет, а с новой элитой.

— Ну-ну… — протянул дон Роберт.

— …Сейчас все взгляды на третье сословие. Его рождение идет в муках, так как все уже схвачено и всем известно, кто есть ху.

— Не пускают, — заметил молчавший до этого Пашка.

— Раньше была во всем ясность, — продолжал Альберт. — Простая ясность. Теперь в мозгах хаос. С одной стороны, хочется экономической и социальной справедливости, чтобы все на равных, с другой — знаем же, что несколько крутых мужиков-хозяев подомнут под себя все, в том числе и русскую душу… Где же демократия?

Дон Роберт приподнял брови, лицо — совсем не ангельское, серьезное:

— Дали и укоротили вольницу?

Этот мордастенький смуглолицый и черноволосый парнишка вызывал у него симпатию. «В отличие от Пашки чего-то думает… Хотя все заимствовано, не свое».

Дон Роберт еще какое-то время поговорил с ребятами о междоусобице, когда старое и новое рядом, когда в новую жизнь почти невозможно войти без союза со старой системой, когда старое выступало в роли повивальной бабки нового капитала, помогая ему кредитами, фондами и другими кусками растаскиваемого государственного пирога.

— Мне было приятно познакомиться. — Неожиданно дон Роберт подошел к Альберту и обнял его. — Ты хваткий, мыслящий пацан, — словно оценивающе сказал он и, поцеловав Пашку, с достоинством удалился к себе в кабинет.

— Па в ударе, — удивился Пашка. — Что с ним?

41

Валерий Петрович Сомов понимал, что, какие бы катаклизмы ни потрясали общество, стабильным остается только рост криминала.

Прожив жизнь в коридорах власти, Сомов лучше других знал эти коридоры…

Потому его не удивило и даже не насторожило, когда после принятия закона о кооперации появилось указание номер десять: работникам милиции запрещалось не только проверять «сигналы» и документы, но даже заходить в помещения кооперативов. «Отмыв» теневых капиталов шел бурно, с поддержкой «верхов». Через несколько месяцев деньги, пожалуй, были легализованы. И министр внутренних дел выпускает уже другой приказ, который обязывает органы «копать», реагировать и вести четкую оперативную работу…

Чтобы родилась мафия, нужна спайка — вчерашнего века, чиновника и милиционера… Впервые в послевоенной истории на скамье подсудимых оказались партгосфункционеры республиканского уровня, многих из них Сомов знал лично. И, хотя сам Сомов был человеком осторожным, он-то лучше других чувствовал эту самую «организованность». Пока на официальном уровне робко заговорили «об отдельных проявлениях групповой преступности», пока шла борьба за термины, отечественная мафия уже давно вышла из детского возраста…

Валерий Петрович считал себя человеком в этом смысле «чистым». И свой бизнес — также вполне законным. Если приходилось что-то делать скрытно, то лишь потому, что общество, в котором он жил, еще не было приучено к свободному цивилизованному бизнесу. Но главное, в этой чехарде накопления первичного капитала Сомов боялся остаться ни с чем, уж он-то знал, никто не дремлет… Да-да, не дремлет, и когда наступит завтра, у кого будут деньги, у того и будет власть.

Сомов не скрывал, что власть ему нужна — без нее жизнь пуста и безлика. И что бы хитрецы об этом ни говорили, все вранье, потому как все жаждут только власти…

Только недавно они об этом говорили со Столыпиным. Игорь Александрович — мудрец, недаром с хорошим юридическим образованием.

Разговор шел о деньгах, которые появились на счету Сомова.

— Пока во внешбанке, в долларах, — сообщил Столыпин. — Но, как и вы, согласен, что основную сумму следует оставить за рубежом… От случайности…

— Я хотел бы швейцарский банк, — невозмутимо заметил Сомов, — по крайней мере, надежно. Иначе откуда у Сомова зелененькие?

Столыпин поправил галстук, усмехнулся:

— Все в ажуре. Консультации иностранным фирмам. Роберт Архипович и его «Олимпия» тут уж постарались.

— Раньше я о нем думал хуже. А теперь я готов переубедить нашего генерала. Все же Аркадию Сергеевичу мешает его солдатское упрямство.

— Не трать впустую время: все равно не поймет, — искренне предупредил, посмеиваясь, Столыпин.

Мэр… мэрия. Глава администрации. Еще не так давно трудно было поверить в это. Теперь — новые времена. И Сомов понимал, что в новых условиях будет сложно устоять на ногах. Даже знакомые ему «верхи» качались, словно при землетрясении.

Неожиданно его вызвали в правительство. Валерий Петрович понимал, что это неспроста. Он даже ожидал этого вызова. Владислав Иванович, к которому он приехал на прием, был старым приятелем, вместе когда-то ходили в министрах; вместе когда-то, как говорят, удили рыбу. Владислав Иванович многим был обязан «горбатому», но это было тогда; а приехал он к нему сейчас.

Владислав Иванович принял по-свойски: попили кофейку, поговорили, собственно, ни о чем, и только