На рынке появились шмотки из Турции. Там они дешевы, там их чуть ли не за так суют… Туристские поездки для многих стали профессией. Кофточки, блузки, и опять кофточки, потом джинсы и снова джинсы… Много. Очень много, но дорого. И цены не падают вопреки всей болтовне о рынке. Говорят, что они под контролем. Рыночные цены — очень сложная власть: они никогда не были рыночными и никогда таковыми не будут, ибо они — доход мафии…

Рано утром толчок уже кишит. Люди, как муравьи, рынок, как муравейник. Часиков в семь обход рэкетиров. Парни крепкие, кровь с молоком, спокойного и веселого нрава, — дело свое вершат со знанием и пониманием клиента. Идут они вдоль вереницы машин по четверо, берут сразу за месяц-два три тысячи без всяких; зато вроде бы другие не придут и торговле не помешают…

Деньги отдают запросто, словно налоговым инспекторам. А если заартачился… Машину тут же исковеркают — спустят шины или помнут кузов.

Коверкали, протыкали шины, мяли кузова…

Как стало известно Мазоне, теперь брали не за месяц — за неделю. Все те же три тысячи…

«Золотое дно, — думал Мазоня, — да не сунешься!..»

А деньги были ему нужны, и хорошие. Многое задуманное им легко бы покрылось одним контролем за рынками.

Обидно, что договор с Сердюком хоть и был, но еще не был настоящим договором, скрепленным делом; сам Мазоня думал, что для этого еще не пришло время. Как фрукты зреют, так и здесь все должно созреть…

Но Сиксот получил особое задание… Он должен давать четкую информацию обо всем, что творилось на рынках города. И Сиксот старался. Даже очень: его вычислили и хорошо расквасили морду.

Сиксот стал ловчить. И когда это дошло до Мазони, он рассвирепел от такого непослушания… На Сиксота был наложен штраф в две тысячи, от чего тот чуть не потерял дар речи… Но Мазоня не из тех, кто прощал… И Сиксот покорно отдал деньги в два приема, мелкими купюрами, после чего он завалился к Машке. Содержательница притона сочувствовала его горю. После обильной выпивки белесые глаза Сиксота наполнились слезами. Ему хотелось отвести душу — нахамить, наорать, послать куда следует…

— Дурной у меня характер, дурной! — вопил он, поминутно изрыгая матерщину.

Машке надоел сопливый клиент.

— Не морочь мне голову. Тошно!

Но Машка своя в доску, подобрела и, успокаивая, гадала приятелю на картах.

— Трефовый интерес? Дамы трефовой только не вижу. Эти карты пустые. Где же она?

39

Весна этого года была жаркая. Дни стояли чистые, ясные, но к вечеру, когда жара спадала, появлялась волжская свежесть.

Со второго этажа школы хорошо наблюдалась небольшая аллейка деревцев, посаженная школьниками. Альберт, как-то открыв окно, поразился — навряд ли кто заметил, как выросли за весну деревца. «Деревья тянутся вверх, — подумал он с некоторой грустью, а люди…»

Учителя открыто говорили о том, что он способен на «серебряную». Может быть, и так. И в этом, пожалуй, не только его заслуга: долговязый, неуклюжий школяр Артур оказался надежным другом, и если уж говорить честно, то английским он обязан ему… Странный Артур и наивный пацан: драться не умеет, обижаться — тоже… О любви, о сексе только говорит, а сам всего этого страшно боится.

Альберт думал, что ему с Артуром повезло: многое, чего ему не хватало — культуры, например, — он перенял от этого мальчишки, которого в классе почему-то не любили. Ботаник… Девчонки кривились и прыскали от неудовольствия, когда их видели вместе.

«Так они же его мизинца не стоят, — поражался Альберт, — глупые телки, у него же душа!»

Наступали экзамены. Альберт «зубрил». Мазоня старался ему не мешать и потому, как считал потом, ослабил контроль. И когда это случилось, Мазоня не верил: не может быть!

Потом завертелся волчком.

— Дерьмо, как он мог меня ослушаться!

…У крестов резанули собрата. Не долго думая, они решили, что это рука «конторы» Зыбули.

Вечером в спортзале шла обычная отработка приемов каратэ. Пацанов было мало, и Зыбуля, развалившись на матах, дремал. Устав от наук, пришел размяться и Альберт. Боксерские «груши» лениво качались, не предвещая ничего дурного…

И вдруг окна разлетелись вдребезги. С воинственными криками в зал ворвались кресты: их было немало — пьяных и озверелых. В ход пошли кастеты и ножи. Альберт и Зыбуля дрались отчаянно, но перевес был явно на стороне крестов — сыграла неожиданность, внезапность, — и пацанов били как попало.

Чем бы все кончилось, известно — кресты намеревались окончательно «порешить» Зыбулю.

Спас милицейский наряд, оказавшийся рядом. Предупредительный выстрел в воздух разрядил драку. Кресты мгновенно смотались, а вызванная «скорая» увезла в больницу несколько порезанных пацанов. Среди них был и Альберт…

Сам Зыбуля отделался легкими «украшениями», но был страшно напуган тем, что в драке оказался Альберт. Преодолевая страх, Зыбуля тут же позвонил Мазоне.

Мазоня наконец взял себя в руки.

— Ты в больнице? Организуй охрану. Я сейчас.

В больницу одновременно выехал Мишка Кошель.

Альберт лежал в двухместной палате. Накинув белый халат, Мазоня резко открыл дверь и крупным шагом подошел к постели.

— Ты же знал, что на носу экзамены…

— Я-то знал, но этого почему-то не знали кресты. Следовало бы их предупредить. — Альберт обиженно отмахнулся от Мазони. — Радуйся, что еще пронесло.

Мазоня покачал головой, и Зыбуля получил строгий приказ: лишних в палату не пускать. Сикух тоже…

Пока ходил только Артур. Он принес много книг и, расположившись, как дома, далдонил науки. Альберт удивлялся его привязанности: как кутенок…

Артур был и придирчив.

— Ну что же ты такой бездельный, Альберт? Тебе же на юрфак поступать!

— А тебе?

— Мне? — Артур мрачнел. — Мне как бог пошлет. Так сказал отец. Я пошел бы в МГИМО. Но отец прав — там без руки делать нечего. Не забывай, я же провинция.

— Ведь и я провинция. А сажусь не в свои сани.

— Ты осилишь. У тебя голова. Это я тебе говорю честно.

Альберт сел на постель и засмеялся.

В палату заглянула медсестра.

— Там какие-то девочки пробиваются.

— Так и знал! Анка-пулеметчица…

Артур покраснел и закашлялся…

— Ну я пошел…

— Чего пошел-то? Не съест же…

Он зло посмотрел на Альберта.

— Ты прекрасно знаешь, что съест.

Альберт развел руками — нехристь! Анка столкнулась с Артуром в дверях.

— Ах, ботаник, — смачно улыбнулась глазами. Нет, умела Анка дразнить мальчишек! Артур выскочил, как из бутылки пробка.

— Чего он боится?

— Тебя, красотка! Не иначе влюбился.

Анка-пулеметчица зачастила и даже оставалась на ночь; дежурный врач засек это, и