архиепископ видел предельно ясно, что решения короля не отвечают реальности. Королевская власть была подобна догмату веры как для него, так и для короля, но он не считал, что ее можно удерживать только верой. «Моя душа охвачена дурными предчувствиями, что нас ожидают немалые беды, – писал он Вентворту. – Я не вижу никакого выхода, если только не случится чуда, и опасаюсь, что оно не будет нам явлено».

Глава 3. Генеральная ассамблея в Глазго. Июнь-декабрь 1638

«Ничто не сможет заставить этот народ повиноваться, этого можно добиться только силой», – писал Карл из Гринвича 11 июня 1638 г. Гамильтон, еще до того, как получил это письмо, убедился, что это было правдой.

Тридцать лордов и шестьсот священников из партии Ковенанта встретили его в Эдинбурге в присутствии огромной толпы, внимательно наблюдавшей за происходившим. Уильям Ливингстон, «самый громогласный оратор и самый большой аскет» среди всех проповедников, обратился к Гамильтону скорее с проповедью, чем с речью, призвав его принести мир этой стране.

Никто не ожидал мира. Арендаторы Гамильтона так и не собрались в Клайдсдейле, как он им приказал, они боялись спровоцировать вооруженное сопротивление арендаторов и последователей лордов из партии Ковенанта. Эдинбургский замок охраняли патрули ковенантеров, если бы Гамильтон попытался укрепить его для приема войск короля. Кружили слухи о новом «пороховом заговоре» с целью убийства вождей Ковенанта; рассказывали, как король покупал оружие в Голландии и Северной Германии на случай непредвиденных обстоятельств.

Красноречие клириков поддерживало религиозный пыл народа. «Ни один человек не покинул их ряды, – писал сторонний наблюдатель, – но ежедневно к ним присоединяются все новые и новые люди. Никогда прежде не встречалось на улицах Эдинбурга в любое время дня так много проповедников и молящихся людей, как ныне. Все более или менее дееспособные священники проповедуют каждый день по всему городу, а в Господень день в каждой церкви произносят по три проповеди, и так делают во всех общественных местах собраний и в больших домах».

В подобных обстоятельствах Гамильтон пришел к выводу, что лестью склонить Роутса к подчинению не удастся. Он был также озадачен беспомощными действиями Совета. Сэр Томас Хоуп с высоты своего юридического опыта категорически возражал Гамильтону по нескольким статьям закона и отказывался признавать, что в Ковенанте было что-то такое, что противоречило законам Шотландии. «Он не тот человек, чтобы служить вам, – с сожалением писал Гамильтон королю, – но сейчас не время смещать его с должности».

Если генеральный прокурор Шотландии отказывался осудить документ, Гамильтон не мог назвать лиц, его подписавших, предателями, и основное оружие, которое король вручил ему, оказывалось бесполезным. Он продолжил выполнять, как мог, первую часть своего плана и приказал объявить у Меркат-Кросс на рыночной площади о королевской амнистии для всех ковенантеров, если те без всяких условий подчинятся воле короля. Это давало вождям новую возможность для самооправдания; Уорристон ответил на слова герольда тем, что зачитал заявление-протест, которое в недвусмысленном тоне осуждало политику короля и требовало созыва парламента и Генеральной ассамблеи. Несколько дерзких неизвестных роялистов прокричали из окон соседних домов «Мятежники!», но их крики потонули в шуме аплодировавшей толпы. В этот же день Совет отмежевался от действий Гамильтона и заявил, что их согласие, которое Гамильтон получил от них накануне, теперь недействительно.

Мотивы королевских советников, выступивших против политики короля, легко объяснимы. Большинство из них или симпатизировало ковенантерам, или боялось их. Причины, побудившие Гамильтона к дальнейшим действиям, совершенно непонятны. Он был «высокомерен и суров» во время официальных встреч с вождями ковенантеров, но в тот день, когда было оглашено заявление, имел частную беседу с некоторыми из них. Гамильтон уверил их, что обещает «как честный шотландец, что если они продолжат вести себя храбро и решительно, то получат, чего хотят, но если они проявят слабость и уступят, то их ждет печальный конец. Умный человек поймет с полуслова». Подобный его поступок не имел объяснения. Гамильтон был единственным человеком в Шотландии, который знал с абсолютной уверенностью, что король не намерен уступать. Возможно, он хотел обеспечить королю моральное преимущество, которое оправдало бы намерение Карла начать войну, на которую он уже решился.

К этому времени уже появились свидетельства военных приготовлений с обеих сторон. Мать Гамильтона, вдова, казалось, не одобряла поведение своего сына. Как утверждали, она скупила весь порох в Эдинбурге в интересах ковенантеров. Генерал Лесли во время своего визита в начале весны намеревался организовать армию ковенантеров до того, как вернуться в Германию, он предлагал привлечь для этой цели шотландских профессиональных солдат, воевавших в войсках протестантов. Некоторые шотландские лорды с самого начала появлялись на улицах в сопровождении своих вооруженных последователей-телохранителей. В связи с этим начали распространяться слухи, что у ковенантеров под ружьем 40 тысяч человек. Все были уверены, что король ведет переговоры о привлечении испанских полков из Фландрии и что архиепископ и лорд-наместник Вентворт имели план подавить сопротивление сторонников Ковенанта при помощи ирландской армии.

Слухи сбивали людей с толку, у наместника не было подобного плана, хотя у короля он имелся. Уже летом 1638 г. конфликт между королем Англии и кальвинистским большинством Шотландии начал сказываться и на положении в Ирландии с ее взрывоопасными проблемами.

Шотландцы равнин, переселившиеся в Ольстер, были упорны в отстаивании своей веры, чему способствовали в немалой степени их священники, что привело к конфликту с правительством и церковью Ирландии и к установлению связей с ковенантерами. Женская половина шотландцев была особенно активна. В 1638 г. епископ Дауна сообщал, что во время празднования Пасхи многие женщины не пришли, когда он давал причастие. Именно они начали подписывать с благочестивым рвением копии Ковенанта, присланные в конце лета из Шотландии, несмотря на все усилия Вентворта подавить бунт в зародыше.

Равнинные шотландцы не были единственными обитателями Ольстера. Кроме нескольких тысяч английских поселенцев, в самом Дерри и его окрестностях проживало множество коренных ирландцев, в основном представители семейств О'Нил и Макдоннелл. Они жили и трудились среди поселенцев и на землях местных клановых вождей и джентри. Макдоннеллы жили не только в самой Ирландии, на протяжении столетий они населяли Западные острова и западную часть горной Шотландии. Гордые и воинственные, они придерживались древней нерушимой традиции верности роду и кровного родства. Они были хозяевами всего побережья, шотландского и ирландского, и близлежащих островов. Места эти были небезопасными из-за их постоянных нападений и грабежей на суше и на море. Именно против них Лорн, владелец земель в Юго-Западной Шотландии, имевших стратегически важное положение, вел успешные боевые действия, обеспечивая безопасность торговли и рыболовства и укрепляя свою собственную власть