таких, как он. После месяца заключения, когда голод и суровые условия содержания должны были, как считали, сломить его волю, его вызвали на допрос по поводу произнесенной им речи. Генеральный прокурор Бэнкс, который вел расследование, был человеком гуманным, он не издевался и не кричал на голодного, дрожавшего в лихорадке небритого узника. Лилберн предстал перед ним – даже если бы на его месте был другой представитель закона – все таким же несломленным. Господь, не собиравшийся оставить его в одиночестве, утешал его во всех его страданиях. Лилберн с гордостью пересказал содержание своей проповеди у позорного столба, не убавив ни слова, и, когда ему было предложено подписать свои показания, он взял перо и твердо написал: «Все сказанное здесь мной, Джоном Лилберном, запечатлеваю своей драгоценной кровью».

В то время как Лилберн продолжал находиться в заключении, а в Вестминстере только и было разговоров что о последних выступлениях в суде, касавшихся дела Хэмпдена, в Ирландии произошло знаменательное событие: королевский наместник в Дублине арестовал лорда-канцлера. Это был еще один конфликт между королем и законом. Друзья Вентворта полагали, что он мог бы и подождать, пока не стихнет шотландский шторм, прежде чем начинать новый конфликт в Ирландии. Лорд-канцлер Лофтус имел могущественных покровителей в Англии. Зачем было плодить новых врагов короля, в то время как он нуждался в друзьях, особенно среди юристов?

Вентворт смотрел на дело с иной точки зрения. Именно теперь, полагал он, было необходимо продемонстрировать силу королевской власти, которая подвергалась нападкам и в Шотландии, и в Англии. Вентворт был расстроен высказыванием Хаттона в суде о деле Хэмпдена, ведь судья был йоркширец и его старый друг, за его сына Вентворт выдал одну из своих сестер. В направленном ему письме он высказал свое несогласие в вежливом, но твердом тоне. Любой указ короля, утверждал он, – это «не что иное, как повеление Бога». В этом своем высказывании он превзошел даже Роберта Беркли, заявлявшего, что «король – это закон». О чем-то подобном он, должно быть, подумал, когда в апреле 1638 г. выступил против лорда-канцлера Ирландии. Вентворт намеревался окончательно утвердить исключительное право короля и возместить в одном из трех королевств те потери, которые понес тот в оставшихся двух.

Лорд-канцлер Адам Лофтус в течение последних двадцати лет злоупотреблял своими полномочиями на столь важном посту. Делал он это, конечно, в интересах своих и его друзей. Вначале он проявлял осторожность, когда был назначен новый бдительный наместник. Но вскоре вернулся к своей прежней порочной практике. Он рассматривал дела, в которых имел свой личный интерес, in camera (при закрытых дверях). Когда ему было выгодно, ни во что не ставил власть наместника. Одной из его жертв стал фермер Джон Фицджеральд, которого он незаконно лишил жилья и посадил в тюрьму. Пострадавший в поисках справедливости обратился непосредственно к наместнику. Вентворт, передав его дело в прерогативный Суд Замковой палаты, председателем которого был он сам, своими действиями ускорил наступление кризиса, который назревал уже в течение длительного времени. Вентворт имел две веские причины для подобного шага. Первая, и самая важная, – это необходимость подтвердить право короля отменять решения других судов. Вторая, менее важная, – добиться справедливого решения дела Фицджеральда. У Лофтуса также было две причины выступить против Вентворта. Будучи опытным юристом, он верил, что его долгом было противостоять попыткам прерогативных судов вмешиваться в дела правосудия.

Когда Лофтус был вызван в Суд Замковой палаты, чтобы объяснить причину осуждения Фицджеральда, то попытался просто отшутиться. Во время бурного заседания Совета Вентворт продолжал настаивать на своем, и Лофтус начал шуметь и грубить. Тогда Вентворт приказал ему освободить помещение. Совет временно отстранил лорда-канцлера от исполнения своих обязанностей из-за неуважения к суду. Вентворт, человек педантичный, настаивал, чтобы Лофтус выслушал решение суда, стоя на коленях. «Скорее я умру, чем пойду на это», – ответил тот. Прошло еще несколько недель в препирательствах; а тем временем разгневанный старый джентльмен тормозил ход государственной машины – он спрятал Большую печать и сказал, что отдаст ее только королю.

Вентворт не принял во внимание одно неприметное, но опасное оружие Лофтуса, которым канцлер мог воспользоваться против него. Канцлер не любил своего родного сына и прилагал усилия, чтобы обманом лишить свою невестку брачного контракта. Невестка была красивой и умной женщиной, и наместник был восхищен ею, и хотя чувство его было нескромным, но вполне невинным. Поэтому было легко разжечь скандал, стоило лишь намекнуть, что канцлер был лишен поста вследствие интриг его коварной невестки и самого настоящего прелюбодея Вентворта.

Сплетники в Уайтхолле предпочли эту версию, и вскоре она была принята всеми. Король был далек от подобных предположений, но его беспокоила возможность дуэли между наместником и канцлером. Он поддерживал своего наместника, хотя и не без некоторых сомнений. Карл приказал Лофтусу передать Большую печать Вентворту, и канцлер исполнил это повеление. Он решил оставить свой пост, предпочтя сыграть роль старого сломленного старика, несправедливо осужденного безжалостным тираном.

Вентворт отпраздновал свою победу в Дублине и, позволив себе немного отдохнуть от дел, отправился в теплый Троицын день на охоту, прекрасно проведя время, несмотря на надоедливую мелкую мошкару.

Большая мошкара в Уайтхолле также роилась и жалила. В конце мая старшему сыну короля должно было исполниться восемь лет, и отец решил даровать ему титул принца Уэльского и выделить необходимое количество слуг для его небольшого двора. Место при дворе было желанной синекурой для аристократов и джентри. К сожалению, назначения столь долго обсуждались и кандидатов было так много, что в итоге мало кто удостоился столь высокой чести. Дела в Шотландии заставили короля ограничить свои траты, и для нового двора были предусмотрены скромные расходы. Карл продемонстрировал недовольство шотландской нацией, назначив в придворные своего сына только англичан. Это задевало чувства лояльных шотландцев при дворе, но все равно вакансий было слишком мало, чтобы удовлетворить всех претендентов. Даже граф Ньюкаслский, новый гувернер принца, был недоволен, когда узнал, что ему придется делить стол с наставником принца, любезным, но неродовитым епископом Чичестерским доктором Брайеном Даппой. Сам же принц был весел и приветлив ко всем.

Как ни пытался король уйти от реальности, она все равно напоминала о себе. Он постарался как можно дольше скрывать ото всех прискорбные события, происходившие в Шотландии, советовался только с Лодом, и его недовольным советникам, которыми явно пренебрегали, оставалось только пожимать плечами и заявлять, что они умывают руки. Но даже к советам Лода Карл часто не прислушивался: так, решив направить специального уполномоченного в Шотландию для переговоров с ковенантерами, король остановил