– Ты проснулся! – воскликнула Лайла, порывисто обняв его. – Ты жив.

– И твои волосы по-прежнему необыкновенно красивые, – сказал Руслан с доброй улыбкой на губах.

– C’est vrai, – произнес мягкий голос.

Энрике повернул голову направо и увидел Гипноса, который положил руку ему на плечо. То холодное чувство отторжения, которое отравляло его сердце с того дня, когда Гипнос оставил его в библиотеке, тут же рассеялось. Патриарх Дома Никс мог бы поддержать Северина, но сейчас он выбрал Энрике.

– Что вам удалось выяснить? – резко спросил Северин.

– А это не может подождать? – вмешалась Лайла.

– Нет, – сказал Энрике, приподнимаясь на локтях.

Чем дольше он смотрел на Лайлу – тем отчетливее становился окружающий его мир. В эту секунду он почувствовал на себе тяжесть их взглядов. Ирония ситуации была почти смешной. Наконец-то они были готовы его выслушать. Вот только это случилось как раз в тот момент, когда он нуждался в тишине. И крепком сне. Но он не хотел даже думать о том, какие кошмары наполнят его сознание, если он уснет. За последние дни эти темные сны получили слишком много пищи: мертвые девушки, гора отрубленных рук у ног безразличных муз. По его спине пробежала дрожь, и он заставил себя сесть прямо.

– Мы ошиблись насчет Забытых Муз, – сказал Энрике.

Руслан склонил голову набок.

– Женщины, которые якобы охраняют Божественную Лирику?

– Не просто охраняют, – поправил Энрике. – Судя по всему, в их родословной было что-то такое, что позволяло им читать саму книгу. Я не думаю, что это миф.

– Но это невозможно, mon cher, – сказал Гипнос. – Как определить, кто является их потомками? И какое отношение это имеет к тем бедным девочкам?

Энрике уставился на свои колени. Ему на ум приходила только одна женщина, чья кровь позволяла ей делать невозможное: Лайла. Кроме того, само ее существование зависело от Божественной Лирики. Он старался не смотреть ей в глаза.

– Энрике? – поторопил Северин.

– Я не знаю, есть ли у Забытых Муз живые потомки, – сказал Энрике, заставляя себя вернуться к разговору. – Но совершенно очевидно, что Падший Дом в это верил. Во внутреннем дворе, у портала, я увидел изображения женщин, которые предлагали кисти своих рук музам в качестве подношения. И ни у одной из тех девушек, которых мы нашли…

– …не было рук, – тихо закончила Лайла.

– Я думаю, что после того, как Падший Дом заполучил Божественную Лирику, они попытались найти женщин из рода Забытых Муз, чтобы прочесть книгу. А когда выяснялось, что девушки не относятся к этой родословной, Падший Дом приносил их в жертву, используя этих несчастных в качестве стражников для своего сокровища. Возможно, они бы продолжили находить новых жертв, но им помешало изгнание.

Лайла закрыла рот ладонью. Ева и Зофья выглядели так, будто их сейчас стошнит.

– И дело не только в крови, – сказал Энрике, вспомнив выколотые глаза старика. – Я думаю, есть что-то еще, например зрение.

– Старик, – прищурившись, сказала Ева. – Он сказал, что если ты не можешь видеть божественное, то не можешь его использовать. Я так и не поняла, что он имел в виду.

– Я тоже, – признался Энрике.

Северин повертел в руке маленький перочинный нож и медленно, словно про себя, проговорил:

– Значит, чтобы прочесть Божественную Лирику, понадобится девушка из рода Забытых Муз.

По спине Энрике пробежала холодная дрожь. Северин произнес это таким тоном, как будто… Нет. Нет, не может быть. Он бы никогда так не поступил. С помощью книги он хотел отомстить за Тристана. Любая другая цель была бы безумием.

– А как насчет других сокровищ Падшего Дома? – спросил Руслан. – Символы к чему-нибудь привели?

Энрике отрицательно покачал головой.

– Я думаю, что это закодированный алфавит, но без дополнительных символов или ключа я не могу его взломать.

Услышав это, Зофья тихо прочистила горло. Она подняла мнеможучок, и Энрике вспомнил, что она видела что-то внутри левиафана.

– Я нашла еще несколько символов, – сказала Зофья. – Думаю, мы сможем взломать код.

Лайла задержалась у входа в кухню Спящего Чертога, разрываясь между тем, чтобы помочь слугам готовить, и тем, чтобы больше вообще не заходить в эту часть дома. Раньше ей нравилось рассматривать ингредиенты, представляя, что это детали еще не сотворенной вселенной. Она привыкла наслаждаться безопасностью кухни, где ее не могли настигнуть дурные воспоминания, а результат кропотливой, но приятной работы хотелось разделить с друзьями.

Когда-то она создавала съедобные чудеса.

Теперь оставалось только гадать: сможет ли она выжить? Если нет, то как она умрет? Лайла опустила взгляд на свои руки. Они казались ей чужими. Давным-давно, когда она спросила колдуна, как ей жить дальше, он всего лишь велел ей найти книгу и открыть ее, ибо на древних страницах хранились секреты ее создания. Он не говорил, что ей нужно будет найти какого-то особого человека, который сможет прочесть эту книгу, и все же находки Энрике и Зофьи только подтверждали такую необходимость. Чтобы прочитать текст Божественной Лирики – нужен кто-то из родословной Забытых Муз.

– Мадемуазель? – спросил слуга. – У вас есть какие-то определенные указания насчет чая?

Лайла вздрогнула и вернулась в реальность. Должно быть, слуги заметили, что она стоит у входа. За их спинами уже стояли чайные тележки, нагруженные самоварами и позолоченными подстаканниками, горы блестящей икры рядом с тонкими перламутровыми ложками, бутерброды с вареньем цвета крови и хрупкое сахарное печенье, похожее на кружево. Все это было частью подготовки к встрече, которая должна была состояться теперь, когда Энрике окончательно пришел в себя. Лайла прочистила горло. По одному шагу за раз. Сначала нужно было достать книгу, а потом она как-нибудь разберется.

– Никакой свинины на втором подносе, – сказала Лайла, указывая на порцию Зофьи. – Пожалуйста, убедитесь, что разные виды еды на тарелке не касаются друг друга.

Она осмотрела поднос Энрике и нахмурилась.

– А сюда положите побольше пирожных.

Затем Лайла указала на стакан с водой возле тарелки Гипноса.

– Вы не могли бы налить это в красивый бокал? Например, позолоченный и украшенный кварцем? И перелейте вино в простой кубок.

Гипнос имел привычку выбирать те блюда и напитки, которые подавались в более красивой посуде, а сейчас он должен был оставаться в трезвом состоянии. Лайла замешкалась у последнего подноса.

– Чего хочет месье Монтанье-Алари? – спросил официант.

Лайла уставилась на поднос и почувствовала, как в ее груди поднимается невеселый смех.