Но я упустил момент сделать это, хотя прекрасно понимал, отдавал себе отчет в том, что с Варей всё не так. Я лучше всех в Солнечной системе это видел, чувствовал… знал, наконец! Но отмахнулся и стал той силой, что раздавила мою «бабочку» на одном конце света, и все сделала не так на другом.[32]

— И где я ее возьму? — наконец, ответил я русскому гению. Сейчас наш разговор тёк вяло, прерывался мыслями, но направление мы держали общее. — Я уже дал ей чистый лист, но она продолжает писать жизнь с теми же ошибками.

— У Вари есть ноутбук? Мне нужен полный профайл, ты мне вообще не помощник.

Да, я ни черта не знал об интересах девчонки. Да и были ли они, кроме всего, что касалось тела и секса?

— В ее номере… — я встал с кресла и достал из барсетки ключ. — Вот, держи.

— Отлично, — Макс встал, — пойду, поработаю…

Я очень надеялся, что он найдёт, прочитает Варю между строк.

Поэтому когда психолог спустя пару часов вернулся и озвучил странную просьбу, с удивлением переспросил:

— Маяк?

— Варя — адреналинщица. Из образа хладнокровной дряни мы ее вытряхнем, но надо что-то дать взамен… Нужна интрига… якорь… ощущение опасности…

Вернулись к тому, с чего начали. Я прикрыл глаза, тяжело вздохнув. Топчемся на месте, а Варька там… голая до глубины души… Я уверен в парнях Армата, знал, что ничего девчонке не грозит, за нее порвут в пыль и раскатают ковриком у ее ног. Оман и Кайл — мои телохранители с этих пор, пока не закончится дело с Фостером Саммерсом. Они полностью посвящены в тему, и я был уверен, что Варя под лучшей защитой, какая возможна. Даже слишком хорошей, потому что разыграть ублюдка у Омана, имеющего дочь возраста его пленницы, получилось не очень убедительно — импровизация с киднеппингом в его жизненные приоритеты не входила.

Макс замолчал, задумчиво покручивая в руке свой сотовый, постукивая им размеренно и раздражающе по ясеневому подлокотнику кресла.

— И что же? — спросил я, рисуя в воображении картинки, как Варя в гекконах[33]покоряет Empire State Building в Нью-Йорке — просьба зафрахтовать маяк на несколько часов и заказ снаряжения в спортмаркете наводили именно на эту мысль.

— Ей нужны сложные отношения, опасные развлечения… и-и-и… — сегодня русский приятель с трудом выдавал информацию, дозировал по капле, заставляя меня нервничать, будто мало я переживал за Варьку.

Вся эта затея с похищением меня очень беспокоила — не станет ли хуже?

— И? — напомнил Максу. — Опасные развлечения — сколько угодно, могу пристроить ее в действующую часть американской армии — хватит ей адреналина. Наоми, кстати, бывший боец спецподразделения, так что это не проблема. Но где я возьму ей сложные отношения? Ты ведь не о наших с ней говоришь?

Сложнее наших трудно придумать.

— Нет, — покачал головой Макс.

Он сегодня просто в ударе, от которого скоро удар хватит меня. Я не понимал, что с ним происходит. Хотелось схватить за грудки и припечатать к стене. Я, твою мать, ему психику девчонки доверил! У меня внутри все кровью обливается от мысли, что она испытала и что чувствует сейчас! Я жрать, спать, пить, работать и думать больше ни о чем не могу! У меня внутри словно кусок железа с шипами проворачивается, когда представляю голую и беззащитную Варьку! Если бы с ней не была пара бойцов, экстренно прилетевших на самолете отца вчера, я бы лично караулил ее там! Я на уши поставил конгрессмена США и две службы аэропорта двух, сука, стран, чтобы организовать эту долбанную терапию для Варьки!

Самое малое, что мне хотелось — убить Макса за его рассеянное спокойствие. Черт возьми… Я даже Джейкобу не смог легко и просто доверить мою Несси, упился в сопли, считая каждую минуту из двух часов, пока самбо вершил свои сраные манипуляции с комплексом моей девочки, а сейчас состояние — хуже не придумаешь! Я привык контролировать то, что делаю, но я ни черта не контролировал ничего сейчас. И чертов самбо как сквозь землю провалился! Прилечу в Нью-Йорк и вытащу его из гребанных джунглей собственноручно! Всегда, когда так нужен, он словно намеренно растворяется в нигде!

Не помнил, когда еще меня так трясло от страха, что совершил непоправимое. А этот русский гений молча таращился куда-то сквозь время и пространство и молчал!

— Твою мать! — взревел я и вскочил. — Ты мне объяснишь хоть что-нибудь?! — орал, уже не в силах сопротивляться тревоге. — Какие, к чертям, сложные отношения?!

Взглядом зацепился за джинсы и готов был нырнуть в них и мчаться на заброшенную фабрику за Варькой, и пропади оно все пропадом!

Но Макс спокойно поднял на меня глаза и ровным голосом выдал:

— Со мной… Отношения со мной… Черт возьми, Ник… я — то, что ей нужно…

США, Нью-Йорк

Синий переплет я открыла только вечером. Пошёл дождь, мелкий, нудный — по-настоящему осенний. Задуло прохладой с океана. Я устроилась в спальне на окне — оно выходило на Парк Вашингтон-сквер, раскинувшийся перед браунстоуном. Широкий подоконник с мягким лежаком и подушкой-валиком под спину был только в этой спальне. И в ней же я нашла сухую розу. Она застыла и слегка почернела, было страшно к ней притронуться — боялась, что рассыплется. Догадалась, что цветок оставил тут Никита, и потому сердце трепетало каждый раз, когда взгляд падал на прикроватный столик.

О чем он думал, когда оставлял здесь розу? Откуда знал, что выберу эту комнату для себя?

Как же хорошо он меня знал…

Вздохнула и перевернула страницу.

Строчки для понимания давались легко, я пропускала формулы, но мельком скользила взглядом по рецептам, внимательно вчитываясь в выводы и теоретическую часть исследований. Уже на третьей странице отложила толстый гримуар и бросилась наверх в лабораторию за чистым блокнотом. Нарвала полоски бумаги на закладки и начала выписывать кое-какие интересные и важные детали. Чем дальше углублялась, тем меньше пропускала и даже вернулась к началу, чтобы развязать узелки молекул в схемах химических соединений, сопоставляла с привнесёнными в них изменениями описание результатов. Я увидела красной линией направление всех этих изысканий: угнетение определённого состояния — похоти.