Нигде не рассматривались ароматы отдельно от реакции на него мозга, и это было самым удивительным, совершенно новый и волнующий взгляд на решение проблемы. Уникальные эксперименты, описанные в этом бесценном томе, подтверждали слова Теренса — в моих руках неслыханное богатство… если бы я решила воспользоваться этой коммерческой тайной.

А я и решила.

Скоро на листе в блокноте нарисовалось дерево: ствол — основное направление, ветки — побочные линии исследований, которые заинтересовали команду Никиты. Все они носили медицинский характер, и если не приводили к запланированному результату — обрубались, оставаясь сучьями. Я разрисовывала дерево маленькими ветками: порой они росли из ствола, порой — на тех самых сучьях. Эти веточки были моими собственными линиями, но уже не носили лечебных функций. Я буквально слышала новые ароматы, закрывала глаза, запрокидывала голову и рисовала перед мысленным взором ноты нового парфюма. От них разболелась голова.

Я ткнулась лбом в холодное стекло и посидела так, с закрытыми глазами, дыхательной гимнастикой цигун снимая эту боль — травить ребенка таблетками не хотела.

Открыла глаза. Стекло запотело… и на нем явно проступали какие-то линии, будто кто-то водил пальцем. Отодвинулась, подышала — и линии сложились в буквы, буквы — в слова. Сердце сжалось, руки задрожали, казалось, я больше не могу дышать, но обрывки черточек намекали, что надпись больше… Сглотнула, боясь прочитать то, что уже было видно, потому что все это было слишком невероятно… страшно было поверить…

Я знаю тебя.

Я вижу тебя.

Я чувствую тебя.

Я люблю тебя.

Но я поверила. Каждой буковке. Потому что видела эти чувства в нём, помнила, как просил ненавидеть, умоляя о любви, когда наши тела горели ясным синим пламенем.

Самая величайшая неправда человеческого мира, что о любви не нужно говорить. Это просто необходимо! Потому что знать, видеть, чувствовать, что тебя любят — одно. Но когда это соединяется с магией любимого голоса, пропитывается дыханием, впечатывается в кожу прикосновениями и проникает взглядом — это совершенно другое. Это как… как…

Я не знала, как выразить то, что чувствовала. И пусть была лишена всего перечисленного, но я ведь тоже хорошо знала Никиту. И словно собственными глазами видела, как он сидит здесь и смотрит в окно, думает обо мне и пишет эти так нужные мне слова.

А на улице шёл дождь…

Ведь это был тот самый день, когда у нас случилось первое свидание. Мы столько раз до этого трахались, но только в тот день он зажег свечи и читал мне стихи. И был совсем другой, так смотрел и был так весел, как человек, который узнал что-то хорошее…

А он и узнал. В тот вечер он узнал самого себя. Принял свои чувства и даже сказал мне о них.

И не беда, что я только теперь… услышала.

Из глаз лились крупные слезы радости, и дом в одночасье стал моим, родным… Потому что он — не откуп от меня, не выполнение дополнительного соглашения к договору. Этот дом — место силы. Наше с Никитой. Ведь самое важное для нас обоих произошло здесь. Для меня — только что.

***

Германия, Ганновер — США, Нью-Йорк

Хэндлинг подходил к концу, и я уже посматривал на часы, прислонившись к трапу, сложив на груди руки, когда из здания аэропорта вышла Варя. Она даже не догадывалась, что к самолету ее ведет тот же человек, который охранял на заброшенном производстве.

Девушка вышла из машины, одетая в чёрный с ярким оранжевым принтом спортивный костюм, с собранными в высокий хвост волосами, подошла ко мне, окинула взглядом и прошла в салон.

Ни слова. Ни звука. Покер фэйс.

— Сэр, самолёт к вылету готов, — сообщил Эйден Нортон, капитан моего разбившегося «Голубя».

— Отлично. Взлетаем, — кивнул я и поднялся в салон.

Варя сидела в гостиной в кресле у иллюминатора, смотрела в него и даже не повернулась на приглушенный ковролином звук моих шагов. Но то, что выбрала себе место напротив еще одного кресла, говорило о том, что она требует от меня объяснений.

— Сэр, мисс, хотите что-нибудь перекусить? Выпить? — радушно улыбнулась нам моя бортпроводница. Шантель Брейвис.

— Да, думаю, легкая закуска и итальянское полусухое не помешают.

— Хорошо, сэр. Как только ляжем на курс, подам сырную тарелку и орешки с медом. Будут какие-то особые пожелания? — адресовала вопрос Варе.

Та взглянула и буркнула, выдавая свои эмоции:

— Стакан водки и селедку, — и снова отвернулась.

Шантель перевела на меня взгляд. Я моргнул, подтверждая странный для молоденькой девчонки выбор. Её можно понять. Она пережила серьезный стресс по моей вине, в которой я не собирался признаваться, и это я еще не знал, что с ней делал Макс. У нас с ним не было возможности перекинуться даже парой слов.

Но я собирался все узнать от Вари. Меня интересовала ее история, а фишки своей терапии русский гений откроет мне теперь только в Нью-Йорке. Если у меня будет время его выслушать.

Прямо от трапа в Нью-Йоркском международном аэропорту имени Джона Кеннеди я собирался отправиться навестить Форстера Саммерса и незабвенную Линду. И нужно вернуть око ягуара шаману племени майорунов. Не то чтобы я проникся расследованием Бродяги и историей деда, но если этот камень нужен племени, я его, конечно, верну. Главное, чтобы Джейк согласился заняться этим делом, ему джунгли ближе.

А мне есть чем заняться в Нью-Йорке.

Наша с Несси история началась с эпилога, и я хотел это исправить. И впервые в жизни радовался, что у меня куча денег. Она изрядно осыплется в этот раз, но все равно не пропорционально моей вине. Лишь за то, что я поверил в виновность моей девочки, с меня стоило спустить шкуру.

Мое доверие ей безгранично. Иначе я бы никогда не оставил для нее кое-что в ее доме. Да, я не взял ее в свою команду, не рассказал, что знаю об ароматах все и даже больше, не стал ее наставником. Но лишь потому, что не хотел еще и ее заставлять решать мою проблему. Не хотел, чтобы она видела все эти испытания новых инструментов на мне и очередную депрессию после неудачи. Не хотел, чтобы видела раз за разом слабым, когда опускаются руки, когда виски, панорама за окном и слезы слабости на глазах — все, на что я оставался способен.

— Ну? — вырвал из мыслей о моей девочке голос Вари. — И о чем ты так воодушевленно молчишь?

Я отвернулся от иллюминатора. Самолет уже лег на курс. Домой. В Нью-Йорк. К Несси. На столике стояли напитки и закуска. Перед Варей в хрустальном высоком стакане лучшая и вовсе не русская водка и розы из тончайших ломтиков красной рыбы с лимоном на кусочках слегка поджаренного хлеба.

— Не о тебе, — ответил обиженной злюке.

— Пф! Кто бы сомневался! — фыркнула и сложила руки на груди.

— Я очень люблю ее…