Вася не ответила: она вдруг ясно увидела, что ее отец боится. Она еще ни разу не видела отца в страхе. Ей захотелось спрятаться в печку, как маленькой.

– Простите, батюшка, – сказала она, справившись с собой. – Эта зима пройдет, как прошли все предыдущие. Но мне кажется, что теперь по ночам лошадей надо оставлять на дворе.

Петр глубоко вздохнул.

– Ты права, дочь, – признал он. – Права. Идем, я тебе помогу.

Когда за лошадьми закрылись ворота, они немного успокоились. Вася сама завела Мышь и Бурана в конюшню, а менее ценные кони остались на дворе. Маленький вазила взял ее за обе руки.

– Не оставляй нас, Вася.

– Надо взять еды, – ответила Вася. – Дуня уже зовет. Но я вернусь.

Она съела свой ужин, уютно устроившись в дальнем конце узкого денника Мыши, а хлеб отдала кобыле. После этого Вася завернулась в попону и стала считать тени на стене конюшни. Вазила сидел рядом с ней.

– Не уходи, Вася, – попросил он. – Когда ты рядом, я помню свои силы, помню, что не боюсь.

И Василиса осталась. Она дрожала, несмотря на сено и попону. Ночь выдалась холодная. Ей казалось, что она вообще не сможет заснуть.

Однако, видимо, она все-таки заснула – потому что после захода луны проснулась, совершенно окоченев. В конюшне было темно. Даже Вася со своим кошачьим зрением, едва могла разглядеть стоящую над ней Мышь. Мгновение все было тихо, а потом внезапно послышался негромкий смех. Мышь захрапела и попятилась, мотая головой. Вокруг ее глаза снова появилось белое кольцо.

Вася молча поднялась, сбрасывая попону. Холодный воздух впился в нее острыми иглами. Она прокралась к двери конюшни. Луны не было, пухлые облака заслонили звезды. Снег все еще шел.

По снегу совершенно бесшумно скользил человек. Он перебегал от тени к тени. Выдыхая, он гортанно смеялся. Вася подкралась ближе. Она не видела лица, только рваную одежду и копну жестких волос.

Человек подошел к дому и приложил ладонь к двери. Вася громко вскрикнула как раз в тот момент, когда незнакомец бросился на кухню. Она не услышала, чтобы он открыл дверь: он просочился сквозь древесину словно дым.

Вася метнулась через двор. Нетронутый снег искрился: незнакомец не оставил следов. Снег был рыхлым и лег толстым слоем: Васины ноги словно отяжелели. Однако Вася с криком побежала вперед, но не успела она добраться до дома, как человек выпрыгнул обратно на двор, по-звериному приземлившись на четвереньки. Он хохотал.

– Ах, – сказал он. – Это было так давно! Какая сладость в этих человеческих домах, ах, как она вопила…

Тут он увидел Васю. Девушка споткнулась. Она узнала эти шрамы, этот единственный серый глаз. Это было лицо с иконы, лицо… лицо спавшего в лесу, много лет назад! Как такое возможно?

– Ого, а это что? – сказал уродец. Она прочла на его лице узнавание. – Я помню маленькую девочку с твоими глазами. А теперь ты женщина. – Он устремил на нее такой взгляд, словно хотел добраться до тайны ее души. – Ты – та маленькая ведьма, что соблазняет моего служителя. Но я не видел…

Он подходил все ближе и ближе.

Вася хотела убежать, но ноги ее не слушались. Его дыхание разило горячей кровью, оно волнами ударяло ей в лицо. Она собралась с духом.

– Я никто, – сказала она. – Убирайся, оставь нас.

Влажные пальцы быстрым движением ухватили ее за подбородок, подняв выше голову.

– Кто ты, девочка? – И чуть тише добавил: – Смотри на меня!

В его взгляде таилось безумие. Вася не желала смотреть – знала, что этого делать нельзя, – но его пальцы были подобны стальному капкану. Еще миг, и…

Но тут ледяная рука схватила ее, оттащила назад. Она ощутила запах холодной воды и мятой хвои. Над ее головой прозвучал голос:

– Еще не время, брат. Уходи.

Вася не видела говорившего, только край черного плаща. Зато она видела другого, одноглазого. Он ухмылялся, ежился и хохотал – все сразу.

– Еще не время? Но дело сделано, брат, – сказал он. – Сделано.

Здоровым глазом он подмигнул Васе – и исчез. Черный плащ обернулся вокруг Васи, став ее миром. Ей было холодно, какая-то лошадь ржала, где-то далеко кто-то кричал…

А потом Вася пришла в себя, закоченевшая и дрожащая, на полу в конюшне. Мышь прижимала мягкий храп к ее лицу. Но хотя сон ушел, крик все равно был слышен. Кто-то вопил непрерывно. Вася вскочила на ноги, трясясь от недавнего кошмара. Кони в денниках ржали и лягались, выбивая из стен щепки. А те, что остались на замерзшем дворе, метались в панике. Никакого незнакомца не видно было.

«Сон, – подумала Вася. – Это мне просто приснилось».

Она промчалась мимо коней, уворачиваясь от их копыт.

Кухня напоминала осиное гнездо. Ее братья протиснулись внутрь, полусонные, но вооруженные. Ирина и Анна Ивановна стояли во внутренних дверях. Слуги бегали туда-сюда, крестились, молились, хватались друг за друга.

Тут явился ее отец, большой и надежный, с саблей в руке. Ругаясь, он пробивался между перепуганными слугами.

– Тише! – приказал он толпящимся домочадцам.

Следом за ним прибежал отец Константин.

Кричала служанка, Агафья. Она сидела на своем матрасе, обеими руками вцепившись в одеяло. Из прокушенной нижней губы на подбородок лилась кровь, немигающие глаза выкатились. Вопли рвали воздух, словно сосульки, падающие с крыши.

Вася протолкнулась мимо перепуганных слуг и схватила женщину за плечи.

– Агафья, послушай меня, – заговорила она. – Послушай… Все в порядке. Ты цела и невредима. Все хорошо. Тише. Тише, успокойся. – Она крепко обнимала бедняжку. Очень скоро Агафья со стоном замолкла. Ее широко раскрытые глаза постепенно стали видеть Васю. Она судорожно глотала и пыталась что-то сказать. Вася прислушалась.

– Он пришел за мои грехи, – выдавила та. – Он…

Она стала ловить ртом воздух.

Через толпу пробился мальчуган.

– Мама! – крикнул он. – Мама!

Он приник к ней, но она не реагировала.

Ирина внезапно оказалась рядом, ее личико было озабоченным.

– Она без сознания, – серьезно объявила девочка. – Ей нужно воды и побольше воздуха.

– Это просто кошмарный сон, – сказал Петру отец Константин. – Пусть женщины ею займутся.

Возможно, Петр и ответил, но этого никто не услышал: в этот момент Вася громко вскрикнула: потрясенно и яростно. Все содрогнулись, заново испугавшись.

Вася смотрела на окно, но тут же…

– Нет, – сказала она, заметным усилием взяв себя в руки, – простите меня. Я… нет, ничего. Это все ничего.

Слуги посмотрели на нее с нескрываемым подозрением и начали тихо переговариваться.

Дуня прошаркала к Васе, тяжело дыша.