У Васи не было лошадиного чутья, но она принюхалась к ветру. На секунду в горло ей забился запах гниющей листвы и мора.

– Да, – мрачно признала она, закашлявшись. – И собаки тоже это чуют. Они скулят, когда их выпускают, и спешат убежать на псарню. Но я не дам тебя в обиду.

Она принялась за привычную работу, переходя от коня к коню с усохшими яблочными огрызками, припарками и ласковыми словами. Мышь следовала за ней собачонкой. На краю поля Буран рыл землю копытом и тревожно ржал в сторону затаившегося леса.

– Успокойся, – сказала Вася.

Подойдя к жеребцу, она положила руку на его горячую холку. Буран ярился, как жеребец, увидевший соперника среди своих кобыл, и чуть было не лягнул ее, но вовремя опомнился.

«Пусть только придет! – он встал на дыбы, молотя копытами передних ног по воздуху. – На этот раз я его убью».

Вася увернулась от рассекающих воздух копыт и прижалась к его боку.

– Жди, – сказала она ему в ухо.

Конь извернулся, щелкнув зубами, но Вася встала так, чтобы оставаться вне его досягаемости. Она продолжала говорить спокойным тоном:

– Береги силы.

Жеребцы подчиняются кобылам. Буран опустил голову.

– Когда он появится, ты должен быть сильным и спокойным, – объяснила ему Вася.

«Твой брат», – предупредила ее Мышь.

Повернувшись, Вася увидела бегущего к ней по двору Алешу, даже не надевшего шапки.

В следующую секунду Вася оперлась Мыши на холку и оказалась у нее на спине. Кобыла промчалась по полю, разбрасывая комки мерзлой земли. Перед ними возникла крепкая ограда, но Мышь перепрыгнула через нее.

Вася встретила Алешу у ворот.

– Дуня, – сказал Алеша. – Не приходит в себя. Твердит твое имя.

– Садись, – приказала Вася, и Алеша запрыгнул к ней за спину.

* * *

На кухне было жарко. В открытом устье печи ревел огонь. Дуня лежала на полатях с открытыми невидящими глазами, и только пальцы у нее дергались. Она то и дело принималась что-то бормотать. Сухая кожа обтянула ей кости так туго, что Васе показалось, будто она видит текущую под ней кровь. Она быстро забралась на печь.

– Дуня! – позвала она. – Дуня, проснись! Это я. Это Вася.

Открытые глаза медленно моргнули, но и только. Вася почувствовала прилив паники, но подавила ее. Ирина с Анной стояли на коленях перед иконами и молились. У Ирины по щекам струились слезы: когда она плакала, то вся ее красота исчезала.

– Горячей воды! – крикнула Вася, оборачиваясь. – Ирина, ради Бога: молитвами ее не согреть. Сделай отвар!

Анна подняла на падчерицу ненавидящий взгляд, но Ирина с удивительным проворством вскочила и налила воды в горшок.

Весь этот день Вася провела рядом с Дуней, скорчившись на полатях. Она закутала иссохшее тело няни в одеяла, пыталась напоить горячим отваром. Однако жидкость вытекала у старушки изо рта, и в себя она не приходила. Весь день собирались тучи, и становилось все темнее.

Ближе к вечеру Дуня втянула в себя воздух так, словно собиралась проглотить весь мир, и схватила Васю за руки. От неожиданности Вася отшатнулась. Сильная хватка старой няни ее ошеломила.

– Дуня! – позвала она.

Взгляд старухи куда-то убегал.

– Я не знала, – прошептала она. – Я не видела…

– Все будет хорошо, – заверила ее Вася.

– У него один глаз. Нет, у него голубые глаза. Они одинаковые. Они братья. Вася, запомни…

Тут ее руки упали на одеяло, и она застыла, что-то бормоча.

Вася дала Дуне горячее питье, Ирина продолжала топить печь. Однако жизнь из старушки уходила вместе с дневным светом. Она перестала бормотать и теперь лежала с широко открытыми глазами.

– Еще нет, – сказала она, обращаясь к темному углу.

Время от времени она принималась плакать.

– Не надо, – сказала она потом. – Пожалуйста!

Слабый дневной свет померк, дом и деревню окутала тишина. Алеша ушел за дровами. Ирина отошла позаботиться о своей раздосадованной матери.

Когда тишину нарушил голос Константина, Вася чуть не подскочила.

– Она жива? – спросил он.

Тени окружали его, словно тканая мантия.

– Да, – ответила Вася.

– Я помолюсь вместе с ней, – объявил он.

– Нет! – отрезала Вася, слишком усталая и испуганная, чтобы соблюдать вежливость. – Она не умрет.

Константин подошел ближе.

– Я могу облегчить ее боль.

– Нет! – повторила Вася. Она готова была заплакать. – Она не умрет. Ради любви к Господу, умоляю вас, уйдите.

– Она умирает, Василиса Петровна. Мое место здесь.

– Не умирает! – выкрикнула Вася. – Не умирает она. Я ее спасу.

– Она не доживет до утра.

– Вы хотели, чтобы наши люди вас любили, и потому заставили всех бояться. – Вася побледнела от ярости. – Я не допущу, чтобы Дуне было страшно. Убирайтесь!

Константин открыл было рот, но тут же снова его закрыл и, резко развернувшись, ушел с кухни.

Вася тут же про него забыла. Дуня в себя не приходила. Она лежала неподвижно, пульс у нее едва прощупывался, дыхание почти не ощущалось на дрожащей Васиной руке.

Наступила ночь. Вернулись Алеша и Ирина. Кухня ненадолго наполнилась приглушенной суетой: подали ужин. Вася есть не могла. Позднее кухня снова опустела, пока там не остались только четверо: Дуня и Вася, Ирина и Алеша. Эти двое, в конце концов, задремали на полатях. Вася и сама начала клевать носом.

– Вася! – позвала Дуня.

Василиса моментально проснулась с коротким всхлипом. Дуня говорила еле слышно, но осмысленно.

– Тебе лучше, Дуняша! Я была уверена, что ты поправишься!

Дуня беззубо улыбнулась.

– Да, – сказала она. – Он ждет.

– Кто ждет?

Дуня не ответила: она старалась отдышаться.

– Васочка, – проговорила она, – у меня то, что твой отец поручил мне для тебя сохранить. Сейчас я должна это тебе отдать.

– Потом, Дуняша, – возразила Вася. – Сейчас отдыхай.

Но Дуня уже пыталась запустить в карман непослушную руку. Вася сама залезла ей в карман и достала нечто твердое, завернутое в тряпицу.

– Разверни, – прошептала Дуня.

Вася послушалась. Украшение было изготовлено из какого-то светлого блестящего металла, более яркого, чем серебро, и имело форму снежинки или многолучевой звезды. Серебристо-синий камень горел в самом центре. У Анны не было ничего, что могло бы сравниться с этой вещью: Вася никогда в жизни ничего более красивого не видела.