Обед прошел в напряженном молчании. Когда дочь и сын поели, Анжела дала им корзинку с пирожками и велела отнести бабушке.

— Я приду за вами, — сказала она.

Мирелла и Паоло выбежали за дверь. Данте услышал их звонкие, радостные голоса и понял, что дети Анжелы были далеко не такими молчаливыми и тихими, какими казались в присутствии посторонних.

Поблагодарив за угощение, он встал из-за стола и приблизился к хозяйке дома.

— Ты пришел, чтобы поправить изгородь? — мягко промолвила Анжела, кивая на инструмент, который он оставил в углу.

У Данте пересохло в горле, и все-таки он сумел ответить:

— Да. Но прежде я хочу лечь с тобой в постель.

Анжела молча принялась расстегивать платье, а потом они ринулись навстречу друг другу.

Бесконечность вселенной и краткость земного пути, безудержная страсть и трогательная нежность, всевидящее солнце и стыдливые тени слились воедино в их сердцах, в этих минутах, в этой постели. Простыни были смяты, губы болели от поцелуев, тела истекали жаркой влагой.

— Я боюсь одного, — призналась Анжела, когда они в бессильном блаженстве откинулись на подушки.

— Чего?

— Забеременеть, — ответила женщина, думая о том, что с момента их первой близости не прошло и двух дней, а она уже не могла сосчитать, сколько раз Данте оставлял в ее теле свое семя. — Впрочем я не должна говорить об этом с тобой.

— Почему? — удивился юноша. Он представил на своих руках малыша, и, как ни странно, эта картина не вызвала в нем ни удивления, ни страха. — Если родители узнают, что у нас будет ребенок, им придется благословить наш брак.

— Ты слишком молод для того, чтобы становиться отцом.

— Я так не считаю. И довольно напоминать мне о моей молодости!

— Но это правда. Между нами слишком большая разница в возрасте.

— Вовсе нет. Ты прекраснее всех девушек на свете!

— Сейчас, пока мне двадцать четыре. Со временем эта пропасть станет заметнее.

— Ты говоришь, что любишь, и в то же время отталкиваешь! — с горечью произнес Данте и сделал вид, что встает с постели.

— Не слушай меня, — испуганно прошептала Анжела, хватая его за руку, — ты мой, только мой, и я никому тебя не отдам!

С трудом вернувшись в реальность, оба увидели, что провели в объятиях друг друга гораздо больше времени, чем предполагали. К счастью, Данте быстро справился с работой. Пока он возился с изгородью, Анжела застелила кровать и причесалась. Ей вдруг стало горько от сознания, что возлюбленный скоро покинет ее дом и она вновь останется наедине со своими надеждами и печалями. Прежде она несла в себе одну боль, теперь была вынуждена принять другую. Впрочем последняя была смешана с хмельной радостью, полна острых соков, пряной сладости, как перебродившие виноградные ягоды.

— Я хочу подарить тебе что-нибудь такое, чего ни у кого нет, — сказал Данте, собираясь уходить.

— Ты уже подарил, — заметила Анжела.

— Ты говоришь о любви?

— Да. У кого есть любовь, у того есть вера в жизнь, а это самое главное.

— Ты права. Человек приходит в этот мир за любовью. А все остальное ему в общем-то и не нужно.

С той поры у них началась нескончаемая любовная кутерьма. Они целовались и обнимались по углам, исподволь обменивались страстными взглядами. Однажды Данте и Анжела отдались друг другу в подвале, куда спустились за вином по поручению Сандры, в другой раз юноша пошел провожать женщину домой, когда она припозднилась, и они уединились в придорожных кустах.

Никто ничего не замечал, между тем достаточно было увидеть, с какой заботой Анжела пришивает заплату к его куртке или заметить, как Данте спешит взять у нее из рук тяжелый кувшин, чтобы понять — это любовь, настоящая, крепкая, воистину на всю жизнь.

Данте возмужал, тогда как Анжела наоборот выглядела юной девушкой, она дивно похорошела, расцвела, и они смотрелись прекрасной парой. Их любовь невозможно было охватить мыслью и объяснить словами, вместе с тем это было нечто столь же простое, данное от Бога, как земля, вода или хлеб. Для того чтобы стать счастливыми до конца своей жизни, им было нужно совсем немного, и оба знали, что они могут получить это, если люда станут чуть-чуть понятливее, милосерднее и умнее.

В Аяччо было много черепичных кровель, причем цветных — розовых, коричневых, красных: в прошлый приезд Бьянка этого не заметила. У гранитного мола стояли на якоре бесчисленные корабли, а мертвые глыбы лавы позади города полыхали багрянцем в лучах заката.

— Кровавый остров, — усмехнулся Винсенте, следя за взглядом юной жены.

Бьянка была утомлена путешествием, но это не помешало ей внимательно рассмотреть обстановку дома, которая представляла собой беспорядочное нагромождение дорогих вещей, едва ли свидетельствующее о хорошем вкусе.

Муж щеголял перед ней именами, которых она сроду не слышала и не могла слышать: мебель работы Шарля Персье, обои с фабрики Франсуа Одрана, посуда мастерской Риманна.

Заметив новенькие клавикорды, Бьянка спросила, для кого Винсенте их купил. Тот самодовольно усмехнулся и ответил:

— Для тебя.

— Для меня? — с удовольствием переспросила она, любуясь красным, с золотым прожилками полированным деревом, гладкими клавишами и изящными ножками инструмента.

— В тех кругах, где я намерен вращаться, принято, чтобы женщина играла на каком-нибудь музыкальном инструменте. Я уже нашел преподавателя. Французскому тебя тоже научат, как и хорошим манерам. Станешь похожей на парижанку!

— Когда-нибудь мы съездим в Париж?

— Когда-нибудь мы будем там жить.

У нее загорелись глаза.

— Правда?!

— Да, дорогая. Я хочу уехать туда, где не надо скрывать свое богатство и стараться показать, будто ты живешь, как все. Парижане — не корсиканцы, они не могут гордиться убогостью и быть счастливы в нищете.

Бьянка собралась развязать узлы со своими вещами, но, вспомнив о долге жены и хозяйки, спросила:

— Ты не хочешь есть? Я могу что-нибудь приготовить.

Прежде, чем она сообразила, что Винсенте показал ей все помещения в доме, кроме кладовок и кухни, тот ответил:

— Приготовление пищи — не твоя забота. У моей жены должны быть белые ухоженные руки. Я нанял кухарку. Правда, она прибудет только завтра, потому сегодня ужин подаст другая девушка. Сейчас я вас познакомлю.

Через несколько минут новоявленная синьора Маркато увидела перед собой странное бесформенное существо с животом почти до глаз и взглядом как у затравленной бездомной собаки. Узнав Кармину, Бьянка лишилась дара речи, тогда как несчастная девушка столь же безмолвно умоляла госпожу не выдавать правду о том, что они знакомы.