весь куда-то исчез… К сожалению, ничего не могу предложить на жаркое.

— Оно и к лучшему, — сказала Сизова. — Пускай себе они живут, звери и птицы… У них скоро и детки пойдут… Опять же в церкви сказали, что скоро Пасха… Так что нужно переходить на скоромное… А пастор Либерс, кроме того, рассказывал, что весной постятся не только из-за Пасхи, а еще и для того, чтобы не убивать из-за мяса птиц и зверей, потому как в эту пору они должны приносить приплод. Я об этом раньше как-то и не думала… А ведь и вправду должно быть так… Вот и я, к примеру, вчера к празднику тоже хотела зарубить петуха, чтобы сделать пирог с мясом, но оставила его до мая, а пирог испекла с капустой…

— С капустой? — переспросил Нексин.

— Да. Угостить?

— Не откажусь.

— Обернусь мигом, — сказала она. — Можете идти, я занесу.

Сизова быстро ушла домой. Нексин заходить к себе не стал, а решил ее дождаться на улице. После их неожиданного разговора и совсем ему не нужного объяснения от неё, словно оправдания, почему передумала рубить петуха для начинки мясом пирога, а испекла пирог с капустой, Нексин, ожидая Сизову, снова вспомнил о своей статье по религии и библейскую историю Авеля и Каина о том, как Бог призрел дары первого и отверг дары второго. «Мне так и непонятно: почему Бог выбрал плоды от стада, а не плоды от земли, взял дары одного и не взял у второго?.. Мог бы взять и то и другое, не обижая никого из братьев, и это было бы мудро, по-божески, и тогда один брат не стал бы держать обиду на другого, а это, если верить Писанию, и явилось причиной переживаний Каина, который хотел к себе также хорошего расположения Бога, — рассуждал Нексин. — Так в чем мораль этой истории?.. Что в ней Божественного?.. Может быть, только и есть один вывод, что нужно мириться с судьбой и не предпринимать ничего, чтобы изменить ее самому, довольствоваться в жизни тем местом, на которое тебе указано свыше; покориться, признать, что менее значим для Бога, следовательно, и для людей, чем значит кто-то другой… Опять же Каина можно понять: он расстроился, когда Бог его отчего-то невзлюбил; а раз отверг Бог, следом отвернутся люди, будут над ним смеяться вместе с Авелем и говорить о нем, что он никто и собой не представляет ничего, а еще станут везде повторять: “Смотрите-смотрите, точно так же, как непригляден он Богу, так и его плоды от земли не нужны Богу и не могут сравниваться с тучными баранами из стада Авеля…” Получается — нет у человека выбора… А ведь должно было быть Каину обидно за такое сравнение, потому что его работа, труд землепашца, намного сложнее и тяжелее, чем пастуха, который только и делает, что ходит за стадом… Нельзя, наверное, так говорить о Боге, но его несправедливость явилась причиной душевных мук и терзаний человека и спровоцировала убийство. И все лишь потому, что изначально было отдано предпочтение мясу… А может быть, в этой истории вообще нет никакого смысла, потому что для кочевого народа, каким были первобытные евреи, гораздо больше значило мясо, чем плоды земли, на жертвенники они, если исходить из их Пятикнижия, приносили не одуванчики, а мясо, которое потом поедали те же жрецы. Интересно, что по этому поводу сказал бы Либерс?.. Всего вернее ответил бы, как отвечают они все: “Такова была Божья воля!”»

Размышления Нексина прервала Сизова.

— Вот, Алексей Иванович, пирог с капустой, ее, прежде обжариваю с лучком, солеными грибочками и со специями, и, мне кажется, получается неплохо, потому как мои мальчишки уже уговорили половину; пирог еще тепленький, его укутала, чтобы не остыл, — сказала она, протягивая ему разнос, на котором был пирог, завернутый в вафельное полотенце. — Кушайте на здоровье!

— Спасибо!

— И не мучайте вы себя этой охотой, за нею не станет, а осенью мясо зверя будет вкуснее.

— Я постараюсь.

На следующий день Нексин думал себя занять на работе, а еще надеялся, что, может быть, удастся поговорить по телефону с Еленой Аркадьевной. В здании конторы не было никого, кроме диспетчера-дежурного, и Нексин, закрывшись в кабинете, стал просматривать бумаги, но надолго его не хватило, мысли были о Хромовой. Ее портрет стоял на прежнем месте на рабочем столе, и Елена Аркадьевна незримо присутствовала. Она не звонила, и он понимал, что не позвонит; его рука тянулась к телефону, и у него было велико желание набрать ставший давно привычным и родным номер. Нексин набирал его, доходил до последней цифры, но срабатывало чувство уязвленного самолюбия и достоинство оставленного мужчины, которому предпочли другого; он отодвигал телефон, вставал, ходил из угла в угол, наконец, опять заставлял себя усесться за стол, чтобы дальше разбирать документы; и так повторялось не один раз, и он никак не мог сосредоточиться на работе, физически ощущая горькое состояние одиночества. Беспокоило его и другое: Баскин, уведший у него любимую женщину, — Нексин тут же отбросил эту мысль, считая, что вины Баскина в том немного, а все решила Хромова, — обязательно предпримет какие-то действия, чтобы пресечь его с Нексиным отношения, а всего вернее, постарается убрать с должности директора. Это могло стать худшим из всего, о чем думал Нексин. Он только на минуту вообразил, что такое случится, что окажется снова, как и несколько месяцев назад, никому не нужным… Но самое главное, об этом узнает Хромова… И Нексин представил себе, как она при таком известии о нем снисходительно-сочувственно улыбнется, — это она может; потом Баскину за чаем скажет, как бы оправдываясь, как сильно ошиблась (так она говорила и о первом муже), что связала на какое-то время себя с Нексиным, который оказался человеком недостойным, и ей уж вовсе не понятно, как он мог быть начальником у Баскина… И страх оттого, что подобный разговор между ними может произойти, охватил Нексина с такой силой, он разволновался, представил себе и то, как они над ним будут смеяться, называть неудачником и посредственностью, и стало ему больно душевно и физически, до озноба и холодного пота, как у страдающих падучей.

«Я такого не допущу!» — успокоившись через время, сказал себе Нексин. Он взял папку, в которой были договоры с разными арендаторами; решил, что не будет дальше действовать в интересах Баскина, Витебского и их компании, а займется своей, самостоятельной, административной политикой в лесхозе, чтобы и дальше зарабатывать уважение коллег по работе, и тогда, даже несмотря на