Я отвернулась:

– Потому что на таких, как он, нельзя надевать ошейник. До встречи, Эйлинон.

– Прощай, душа моя, – печально улыбнулся друид, вкладывая в мою ладонь листок мэртоса с начертанным на нем именем. А когда я молча спросила, тот ли это маг, которого он мне обещал, так же молча кивнул и подхватил упавший с моих плеч плащ, в котором больше не было надобности.

* * *

Дворец я покинула сразу, не дожидаясь, пока Рокхет завершит ритуал, а Иллари подтвердит, что сделка между ними расторгнута. Все, что от меня требовалось, я уже сделала. С Эйлиноном разногласия уладила. С его далеким предком тоже поговорила. Скорее всего, когда я приду сюда в следующий раз, старейший в лесу мэртос станет еще выше и массивнее, а мне, наверное, будет приятно посидеть в его тени и уже без грусти вспомнить наше общее прошлое.

Но это будет потом. Когда-нибудь, когда я найду в себе силы сюда вернуться. Когда моя память уснет и мне больше не понадобится делать усилие, чтобы не дать ей поколебать мое душевное равновесие.

Насчет всех тех, кто по вине Айэлнона раньше времени сменил форму, я почти не беспокоилась. Даже если они не захотят возвращать человеческий облик, ничего страшного не произойдет. Лишние полторы сотни мэртосов во дворце – это не катастрофа, да и не погибли они в полном смысле этого слова. А значит, горевать нет ни единого повода.

Почувствовав, как в груди натянулась невидимая струна, я поспешно сменила форму и перешла на бег, всем существом чувствуя, как напрягаются нити, некогда связавшие меня с несговорчивым волком. Чем дальше я уходила, тем отчетливее они становились и тем больнее их было ощущать. Иларри… да чтоб тебя с твоими непонятными играми!

На этот раз рвать твои клятвы оказалось по-настоящему больно. Физическая привязка – это всегда нелегко, но с волком по непонятным причинам она получилась особенно прочной. И я отчаянно сопротивлялась разрыву даже после того, как стало ясно, что я ее не приму.

В какой-то момент боль стала настолько острой, что захотелось остановиться, развернуться и со всех лап ринуться обратно. Но вместо этого я ускорилась еще больше и глухо зарычала, когда проклятая струна, натянувшись в последний раз, с оглушительным звоном лопнула.

Фух.

Больше я лохматому ничего не должна. И он никому не должен, потому что Иллари все-таки приняла его отказ.

Самым странным во всей этой истории было то, что луноликая вообще решила вмешаться. Казалось бы, какая ей разница, что творится в одном из дальних уголков сотворенного Роттаром мира? Друиды… они ей даже молитв никогда не возносили! Не просили о помощи. Не приносили даров. И все-таки она решила поучаствовать в их судьбе и сделала все, чтобы я попала в лесной дворец вовремя.

Почему, верховная?!

Луна, ненадолго выглянув из-за туч, снова коварно сбежала. Следом за этим из недр друидского леса раздался долгий, зовущий, пронзительный волчий вой, при звуках которого у меня отчаянно заныло сердце. Однако богиня на вопрос так и не соизволила ответить, поэтому мне ничего не оставалось, как молча бежать дальше. В ночь. В тишину. Подальше от дворца, от леса и от двух таких разных, но по-своему привлекательных мужчин, один из которых страстно мечтал, но не мог быть со мной, а второй как раз мог бы, но, напротив, не захотел.

Правда, о последнем я очень старалась не думать. А мой зверь после случившегося пребывал в такой растерянности, что не испытывал ни злости, ни обиды, ни раздражения. Ему даже привычная кровожадность внезапно изменила. Поэтому все, что я ощущала, стремительно покидая северный лес, это… разочарование. Грусть. Тоску. И слабое, пугливо выглянувшее с задворок человеческого сознания чувство, что сегодня я умудрилась сделать непоправимую ошибку.

Откуда оно взялось, это мерзкое ощущение, какая мимолетная мысль успела пробудить его в моей звериной душе, я не знала. Но и докапываться до причин не хотела, потому что по опыту знала, что после таких вот поисков нередко отыскивается то, о чем лучше было бы не знать. Не видеть. Не помнить. Вместо этого лучше просто продолжить жить, затолкав неудобную находку на дно, в самый дальний угол огромного, воистину безразмерного сундука, который в простонародье называется памятью.

В моем сундуке таких укромных уголков было предостаточно, чтобы втиснуть туда последние две недели своей жизни и больше никогда о них не вспоминать. Но, как назло, даже в зверином обличье сегодняшняя ночь упорно не шла из головы.

Впрочем, я знала массу способов, как заставить память умолкнуть: смена обстановки, новые впечатления, целительный сон в тщательно скрытом логове… За долгую жизнь мне не раз приходилось зализывать раны в одиночестве. И с этой неприятностью я тоже как-нибудь справлюсь. Не сейчас, так через год. Не через год, так через два.

В конце концов, это всего лишь волк. Самый обычный, серый, угрюмый волк, который не испытывал к таким, как я и мой зверь, ничего, кроме презрения.

Сколько таких было в нашей жизни? А сколько еще будет? Так что не вздыхай, малыш. Не жалей. И не оглядывайся назад – там нас с тобой ничего хорошего не ждет.

Что?

Говоришь, что слышишь зов?

Это просто ветер, малыш. Играет с деревьями, как боги порой играют с людскими судьбами. Все связи оборваны. Все следы затоптаны. Некому нас больше звать. Так что беги, мой хороший. Спеши. Уводи нас отсюда прочь. А я, если позволишь, ненадолго тебя оставлю.

Говорят, бессмертие – великий дар. Но лишь для тех, кто не знает его истинной цены. Жить бесконечно долго, зная, что без согласия богини не можешь даже умереть, приятно лишь в первые пару сотен… максимум пару тысяч лет. А затем однообразие жизни начинает утомлять. Царящая вокруг суета безумно раздражает. Способность удивляться и испытывать эмоции постепенно притупляется. Люди и нелюди кажутся одинаково скучными. Мир неумолимо теряет краски, тускнеет, сереет. И чем дальше, тем меньше хочется в нем находиться, прекрасно сознавая, что ничего по-настоящему нового уже не произойдет.

Иногда, правда, что-то все же случается… чаще почему-то плохое, чем хорошее. Но со временем и оно заканчивается, а старая проблема возвращается с новой силой.

Чтобы встряхнуться, бессмертному приходится идти на ухищрения: ввязаться в опасную авантюру, залезть на самую высокую гору или забраться в жуткое подземелье, чтобы кого-нибудь там подразнить, взбесить, убить. Порой даже взбеситься самой или же в очередной раз влюбиться без памяти… именно в этом, пожалуй, заключается самая большая сложность для бессмертного: скука. Мутная, нескончаемая, поджидающая за каждым углом скука, от которой порой просто некуда деться. И ради избавления от которой баскхи готовы на любые безумства.

Именно поэтому мы так часто меняем друзей, любовников, окружение. Вечно куда-то бежим, стараясь не дать следующей за нами по пятам скуке навалиться на плечи. Нам просто необходимы новые впечатления. Новые знания. И конечно же, чувства. Иначе мы зачахнем, как оставшееся без полива дерево, или сойдем с ума, что, на мой взгляд, гораздо хуже.