Иногда, правда, бесконечные переезды с места на место начинали утомлять, а извечная людская суета вызывала раздражение, поэтому время от времени я забиралась далеко в горы и впадала в спячку. Когда на год, когда сразу на столетие. Но за это время эмоции, которые выводили меня из равновесия, притуплялись. В мире за эти годы неизбежно случались перемены, причем порой очень заметные. Создавались новые города. Исчезали целые народы и страны. Открывались новые земли. Так что когда я просыпалась и снова отправлялась путешествовать, то нередко оказывалось, что я начинаю жить с чистого листа. Просто потому, что того мира, который я помнила, больше не было. Он стал другим. Новым. Подчас неузнаваемым. Зато изучать его было внове. Интересно. Увлекательно. Как в первый раз. И я из века в век ходила по одним и тем же местам, искренне поражаясь, насколько же сильно они изменились…

С трудом затолкав неуместные переживания вглубь, я огляделась и втянула ноздрями заметно посвежевший воздух: после ритуала на поляне стало легче дышать. Витавшая над поляной тоска успела исчезнуть, однако осевший на губах горький привкус по-прежнему ощущался. Тревожил мой чуткий нос. Вызывал подспудное беспокойство. А еще это означало, что я не все сегодня сделала. И скорее всего, где-то здесь еще осталась вещь, которую следовало обезвредить.

Кстати, а как там наш волк?

Я наткнулась на замершего у края поляны крупного серого зверя, который настороженно смотрел из темноты хищными желтыми глазами, и удовлетворенно кивнула.

Значит, упрямец все же воспользовался моим советом. И правильно. Зверем жить действительно легче. Не надо лишний раз думать, сравнивать, оценивать. И сожалеть ни о чем тоже не нужно. Тем более переживать насчет собственной слепоты, вспоминать совершенные по глупости ошибки и лихорадочно строить догадки, чем они теперь для тебя обернутся.

– Бас? – не получив реакции на свои слова, с беспокойством переспросил Эйлинон.

Я отвернулась от оборотня и со вздохом повторила:

– Я не богиня, Эйл.

– Да, – легко согласился он, – ты не собираешь паству. Не поощряешь строительство храмов. И даже не используешь полное имя, чтобы не привлекать к себе внимания. Но все же тебе поклоняются. Тебе служат. Воздают молитвы. Это ли не признак того, что ты нужна Оллору не меньше, чем твои божественные создатели?

Я одарила «зеленого» хмурым взглядом:

– Иллари назвала меня в честь луны, которую сотворила в пару к уже сиявшему в небесах солнцу. Баас… или просто Бас, а остальное вы придумали сами.

– Разве Айэлнон в чем-то ошибся? – внимательно посмотрел на меня друид. – Скажи, Бас: неужели он сделал что-то неправильно?

– С чего ты решил? – буркнула я, отводя глаза.

– Ты ведь хорошо его знала. И именно с твоей помощью мой пра-прапрадед нашел способ усмирить темную часть своего дара. Благодаря тебе он сделал этот лес таким, каким мы его знаем, и по праву занял место на троне. Но потом что-то произошло, что-то, о чем сейчас сказали бы, что между вами кошка пробежала. Что это было, Бас? И почему вскоре после этого в нашем лесу появились эти статуи?

Я вскинула на друида изумленный взгляд:

– Откуда ты знаешь?!

– Я нашел его дневник.

– Что?!

На лице Эйлинона проступило престранное выражение, а я сперва схватилась за голову, едва не заметалась по поляне, пытаясь поверить в одну жутковатую, но такую правдоподобную догадку. А потом до меня дошло:

– У тебя было видение!

– Полгода назад. Но достать дневник я не смог – мэртос мне не открылся… – У владыки вдруг расширились глаза.

– Твое видение оказалось верным, хотя и несколько запоздалым, – прошептала я, когда он наконец-то сообразил, почему его лес едва не лишился хозяина. – Айэлнон не всегда умел высвобождать свою силу при первой необходимости. И было время, когда я еще не могла ее забирать. Поэтому в последние годы жизни он прятал ее в вещах, как вы. Только никто ее оттуда не забирал. Где он, Эйл?!

– Здесь, – сглотнул Эйлинон, перехватив мой тяжелый взгляд. – К-кажется.

После чего на негнущихся ногах дошел до статуи кошки, собрался было положить руку ей на морду, но я его опередила. И сама достала из медленно раскрывшейся пасти небольшую, откровенно дряхлую книжицу в кожаном переплете, от которой даже сейчас, после полноценного ритуала очищения, исходил едва заметный, но вполне отчетливый черный дымок.

* * *

При виде потрепанного дневника у меня болезненно сжалось сердце, а перед глазами вереницей пронеслись полузабытые воспоминания.

Айэлнон…

Мои пальцы бережно прошлись по потрескавшейся от времени коже и осторожно раскрыли книгу, которой уже много веков никто не касался. Тонкая, состоящая из испещренных полуистлевшими рисунками листьев мэртоса, она почти не сохранила того, что годами вносил туда хозяин. Но все же отдельные надписи на сухих, готовых вот-вот рассыпаться прахом листках еще можно было рассмотреть. Неумелые детские каракули… криво нарисованные лошадки… карикатурная кошачья мордочка и такая же кривобокая, хитро скалящаяся детская рожица…

Я помню, как твои измазанные в соке мэртоса пальцы выводили эти корявые значки. Помню дни, когда мы со смехом черкали перьями на этих самых страницах. Каждый штрих. Каждую пролитую каплю древесных чернил. Я все это помню. Самые светлые, теплые, заботливо сохраненные воспоминания, от которых я и через много лет не откажусь.

Айэлнон…

Я хорошо помню и тебя тоже – веселым, азартным, заливисто хохочущим мальчишкой, которого я могла смело назвать своим лучшим другом. Мы росли вместе, на пару куролесили в друидском лесу, носились наперегонки, покоряли самые высокие деревья… И ты был единственным, кто не боялся моей второй ипостаси. Да что там – первые годы, пока она была совсем дикой, именно ты помог мне по-настоящему себя осознать! Только благодаря твоему терпению и участию я однажды сумела обернуться человеком. Смешно сказать, но я сделала это ради тебя. Чтобы мы наконец стали похожи не только характерами, но и внешне. Ты оказался прекрасным, самым преданным и верным другом. И я была счастлива оттого, что мне удалось тебя найти.

Проблемы начались из-за того, что друиды, будучи долгоживущей расой, всегда очень медленно взрослели. К тому времени, как я выросла, ты, мой друг, по-прежнему оставался незрелым мальчишкой. Юрким, смешливым, подвижным… но все же мальчишкой, который искренне не понимал, почему наши игры перестали быть мне интересны. Какое-то время наша дружба еще держалась, потому что в одночасье детство не забудешь, но год от года она становилась все призрачнее и слабее. С каждым новым витком наша детская привязанность продолжала истончаться. Ведь в то время, как ты носился по лесу, разбрасывая ногами листья и потрясая игрушечным кинжальчиком, меня волновали уже совсем другие желания. Да и отношение к мужчинам коренным образом поменялось.

Сейчас уже трудно сказать, когда я стала смотреть на тебя, как на младшего брата. Лет сто пятьдесят, пожалуй, тебе потребовалось, чтобы превратиться из маленького мальчика во вполне оформившегося и на редкость красивого юношу. К тому времени я уже не раз успела прогуляться за пределы северных лесов, познала вкус плотской любви, пережила далеко не один брачный период, сменила несколько десятков ухажеров, влюблялась, разочаровывалась, теряла дорогих мне людей, горевала, снова влюблялась и уже не раз обзавелась своими собственными детьми.