Кора ушла, не переставая тереть щеку ладонью, а вместо неепоявились Стефани Бонсэйн и Синди Роуз Мартин из Бридж Клуба на Эш Стрит. Корав спешке чуть не налетела на Стеффи Бонсэйн. Она мечтала только о том, чтобыпоскорее очутиться дома. Прийти и сразу нацепить очки. Но прежде тщательновымыть лицо, чтобы воспоминания не осталось от мерзкого поцелуя. Он до сих порлихорадочным жаром горел на коже. Над дверью звякнул серебряный колокольчик.

3

Пока Стеффи стояла у одной из витрин и разглядываластаромодный калейдоскоп, привлекший ее внимание, Синди Роуз подошла к мистеруГонту и напомнила ему о том, что он говорил в среду: будто бы у него можетпоявиться ваза в пару той, которую она уже купила.

– Ну что ж, – загадочно улыбаясь, сказал Гонт и понизилголос. Вполне возможно. А не могли бы вы на пару минут избавиться от своейподружки?

Синди Роуз тут же сказала Стеффи, чтобы та шла к Нэн изаказала им обеим по чашке кофе, что она, мол, скоро придет. Стеффи послушноудалилась, но на лице ее застыло удивленное выражение.

Мистер Гонт вышел в подсобку и вернулся оттуда с вазой. Вазане просто походила на первую, они были ни дать ни взять двойняшки.

– Сколько? – задохнувшись спросила Синди, поглаживаядрожащими пальцами очаровательный изгиб вазы. Она с раскаянием вспоминаласобственный восторг от покупки, совершенной в среду. Теперь ей казалось, чтоГонт в тот раз лишь наживил крючок. Теперь уж он ее поймает на удочку. Эта вазауже не будет стоить тридцать один доллар, за эту она расплатится сполна. Но онабыла ей совершенно необходима в пару к той, что уже стояла на каминной полке вгостиной. Синди эту вазу желала, вожделела.

Услышав ответ Гонта, она не поверила своим ушам:

– Раз уж эта неделя первая в моей жизни и работе в вашемгороде, почему бы нам не считать сумму, выплаченную за первую вазу, достаточнойза обе? Берите, дорогая, и радуйтесь.

Синди была настолько потрясена, что чуть было не выронилавазу.

– Что… вы сказали…

– Вы все поняли правильно, не ошиблись, – подтвердил Гонт, иСинди внезапно поняла, что не может оторвать взгляда от его глаз. Фрэнти былане права, неожиданно для себя самой подумала она, глаза у него не зеленые, асерые, темно-серые.

– Но я должен вас кое о чем спросить.

– О чем же?

– Э-э-э… Знаете ли вы помощника шерифа по имени НоррисРиджвик?

Звякнул серебряный колокольчик.

Эверетт Френкел, фельдшер, работавший с доктором ВанАлленом, купил трубку, на которую в свое время обратил внимание Брайан Раск, задвенадцать долларов и обещание подшутить над Сэлли Рэтклифф. Бедняга СлоупиДодд, заика, ходивший на уроки речи по вторникам вместе с Брайаном, приобрелоловянный чайник в подарок маме на день рождения. Это стоило ему семидесятиодного цента и обещания подшутить над женихом Сэлли, Лестером Праттом.

Мистер Гонт пообещал, что когда придет время, он снабдитСлоупи несколькими вещицами, необходимыми для того, чтобы шутка получиласьсмешная, на что заика беззаботно отвечал: д-да, к-кон-нечно, ззздоррово. ДжунГэвино, супруга одного из самых богатых людей города, торговца молочнымипродуктами, стала владелицей вазочки с эмалевым покрытием, заплатив за неедевяносто семь долларов и пообещав подшутить над Отцом Брайамом из СобораЦарицы Святой Водицы. Вскоре после ее ухода мистер Гонт устроил так, чтоочередной покупатель согласился подобным образом подшутить над ПреподобнымВилли.

День прошел по-деловому плодотворно, а когда к вечеру Гонтвывесил на двери табличку ЗАКРЫТО, он чувствовал усталость, смешанную судовлетворением. Он за этот день свернул горы и даже сделал первый шаг к тому,чтобы на его пути не встал шериф Пэнгборн. Прекрасно. Работа в дни открытиявсегда приносила самые приятные ощущения, но и выматывала, а иногда оказываласьдостаточно рискованной ко всему прочему. Может быть, он, конечно, и ошибаетсяотносительно Пэнгборна, но Гонт привык доверять своим чувствам в подобныхделах, а Пэнгборн весьма смахивал на человека, от которого надо отделаться, вовсяком случае до тех пор, пока он не готов будет схватиться с шерифом один наодин. Мистер Гонт рассчитывал, что следующая неделя пройдет с успехом изакончится полной победой с праздничным фейерверком. Ох и ослепительный жебудет фейерверк!

4

В четверть седьмого вечера, в пятницу. Алан Пэнгборнподъехал к дому Полли и выключил двигатель. Полли встретила его в дверях инежно поцеловала. Заметив, что она надела перчатки даже для того, чтобы выйтииз дома на такое короткое время, он нахмурился.

– Перестань, – сказала Полли. – Мне сегодня лучше. Цыпленкапринес?

Он протянул ей пакет.

– К вашим услугам, милая дама.

Она шутливо поклонилась.

– А я к вашим.

Забрав пакеты, Полли первой прошла в кухню. Алан выдвинулиз-за стола стул и, сев на него верхом, задом-наперед, стал наблюдать, как она,сняв перчатки, выкладывает цыпленка на стеклянную тарелку. Он купил его вКлак-Клак Тунайт. Название у заведения было чудовищно провинциальным, затоцыплят там готовили превосходно (если верить Норрису, то с рыбными продуктамидело там обстояло совсем не так хорошо). Единственной проблемой оставалосьнеминуемое охлаждение продукта, если везти приходится не менее двадцати минут,но на этот случай, как предполагал Алан, и были изобретены микроволновые печи.Они годились только для того, считал он, чтобы разогреть готовый кофе,консервированную кукурузу и освежить цыплят, если везешь их из такого далека,где располагался Клак-Клак Тунайт.

– Тебе в самом деле лучше? – спросил он, когда Поллиположила цыпленка в печь и нажала нужную кнопку. Уточнять не приходилось – обапрекрасно знали о чем речь.

– Немного, – призналась она. – Но я почти уверена, чтогрядет значительное улучшение. Я уже ощущаю покалывание в ладонях, а это первыйпризнак.

Полли подняла руки. Она никак не могла привыкнуть истеснялась их уродства, но уже давно поняла, что его сочувствие это частьлюбви. Алану казалось, что какой-то нерадивый мастер сшил перчатки, нацепил ихПолли на руки, а потом взял да и приклеил их навеки к ее запястьям.

– Тебе сегодня не нужно принимать лекарства?

– Я приняла одну таблетку. С утра.

На самом деле она приняла три – две с утра и одну в обед, ноболь не уменьшалась по сравнению со вчерашним днем. Она догадывалась, чтопокалывание, о котором говорила, происходило скорее всего в ее воображении.

Она не любила лгать Алану и считала, что ложь и любовьнесовместны, а если и встречаются, то ненадолго. Но она так долго жила одна итеперь так боялась его потерять. Она верила Алану, но не считала нужнымрассказывать ему все до конца.