– Ты скажешь мне, что случилось? – спросил Мономах, ускоряя шаг и поравнявшись с широко шагающим Константином. – У меня нет времени бегать по партизанским тропам – надо срочно ехать за лекарствами!

– Поедешь, поедешь! – буркнул тот, не глядя на спутника. – Я тебя к еще одному пациенту веду.

– Он что, не в общине живет?

– Не-а.

На этом беседа сошла на нет: Мономах сообразил, что Константин не склонен болтать. Понял он и то, что опасность ему не грозит – по крайней мере, в данный момент. Примерно через четверть часа они вышли на опушку, где за покосившимся забором стоял такой же кособокий домик, крытый шифером. Во дворе хрипло залаял пес, который, впрочем, быстро притих – видимо, почтенный возраст давал о себе знать, и у собаки в ассортименте имелся весьма ограниченный запас «гавов», призванный, с одной стороны, не перетрудить старые голосовые связки и, с другой, удовлетворить не слишком взыскательных хозяев.

– Пришли, что ли? – поинтересовался Мономах. Константин в ответ угрюмо кивнул и открыл скрипучие проржавевшие ворота. Наконец Мономах увидел того, кто так грозно, но коротко лаял: небольшой пес желтовато-пегой масти. Сейчас он мирно возлежал на крыше будки и лениво вилял хвостом.

– Заходи в дом! – бросил провожатый, распахивая перед Мономахом дверь, висящую на двух петлях: определенно, хозяева не заботятся о безопасности! Хотя, по правде говоря, что ценного может быть в ветхой хижине? Наверное, ни один вор не позарился бы на такое добро!

Внутри все выглядело не лучше, чем снаружи, и скромная, если не сказать – бедная, обстановка, тут была ни при чем: жилище оказалось абсолютно неухоженным. Здесь царило полное запустение, владельцы хибары даже не удосуживались взять в руки веник и хотя бы вымести мусор из углов! Однако при виде хозяйки «поместья» у Мономаха отпали все вопросы: перед ним, слегка покачиваясь, словно осина на ветру, стояла законченная алкоголичка, облаченная в драный хлопчатобумажный халат. На вид ей можно было дать лет семьдесят, но Мономах по опыту знал, что такой контингент зачастую гораздо моложе биологически, нежели выглядит – просто то, что внутри, неумолимо просится наружу.

– Наконец-то пожаловал, сынок! – каркнула старуха, подавшись вперед, отчего неопрятная кичка седых волос на ее затылке закачалась, словно петушиный гребешок. – Кого это ты притащил?

– Доктора, мать, – ответил Константин. – Я Даньке доктора привел.

– А-а… – безучастно протянула та и гораздо более заинтересованным тоном спросила: – А водки принес?

– Куда тебе еще-то?! – возмутился Константин. – Я тебя зачем здесь держу – чтоб за парнем приглядывала, а ты вон лыка не вяжешь!

– Ну и отпусти меня тогда, раз я такая плохая! – фыркнула пьяница. – Мне тут тоже мало радости торчать – ни тебе воды, ни отопления…

– Иди отсюда, погуляй! – грубо толкнул ее в сторону двери Константин. – И попытайся продышаться, а то возле тебя комары дохнут!

Что-то злобно бурча себе под нос, старуха подчинилась и вышла, громко хлопнув дверью. Мономаху вдруг пришло в голову, что еще парочка таких театральных выходов, и дверь окончательно отвалится, открыв всему миру убогую обстановку жилища.

– Сюда, док, – сказал Константин, открывая дверь в соседнюю комнату.

Не без опаски Мономах переступил порог. Это помещение выглядело чуть лучше всей остальной избы – по крайней мере, здесь было относительно чисто. Из мебели в нем имелись старая металлическая кровать, ветхий комод да пара табуреток. Однако на единственном окне, засиженном мухами и не мытом, наверное, с тех пор, как было воздвигнуто данное строение, висели занавески – когда-то белые, но уже порядком посеревшие и от многочисленных стирок, и от времени. На кровати лежал мальчик лет шести. Мономах потрясенно смотрел на него, не веря, что подобное существо могло появиться на свет в такой клоаке. Бледное треугольное личико обрамляли светлые кудряшки, спереди прилипшие к вспотевшему от жара широкому лбу. Черты ребенка отличались деликатностью, словно их лепил умелый скульптор, руководствуясь своими представлениями о том, как должен выглядеть озорной купидон с какой-нибудь средневековой картины. Неужели этот мальчуган – сын Константина?!

– Что скажешь, док? – спросил между тем подручный Досифея, кивая в сторону кровати. – Он то бредит, то в сознании, когда как… Температура высокая – за тридцать девять!

– И как давно?

– Что?

– Температура держится – как давно?

– Да уж дня три-четыре.

– И что, ты даже врачу не показал его?!

Сама мысль, что тяжелобольной ребенок находится в такой убогой обстановке, вызывала у Мономаха гнев и недоумение.

– Да кто сюда придет-то?! – развел руками Константин.

– У тебя есть машина – я видел за домом! – едва сдерживая клокочущую в груди ярость, прошипел Мономах. – Какого черта ты меня сюда притащил – парня надо в больницу везти!

– Слушай, ты меня не лечи, доктор! – рявкнул Константин. – Его лечи!

– Чем – гипнозом или травами? У меня же нет ничего с собой! В больнице возьмут анализы, поставят капельницу…

– Я сказал, здесь лечи!

– Или что?

Мономах знал, что сильно рискует: Константин – опасный тип, а здесь на несколько километров вокруг нет никого, кроме горькой пьяницы, его матери. И никто, кроме Настасьи, не знает, куда ушел Мономах! Однако Константин, похоже, немного растерялся: очевидно, он полагал, что стоит привести к пациенту специалиста, как тот, сделав над его головой целительные пассы руками и сказав что-то вроде: «Встань и иди!», в один миг поднимет парня на ноги.

– Ты хоть осмотри его, что ли! – попросил Константин гораздо более мирным тоном.

Мономах раскрыл свой чемоданчик и вынул из пакета новую пару перчаток. Мыть руки было негде, и ему не хотелось прикасаться ни к чему в этом доме без крайней необходимости, поэтому он просто достал флакон с дезинфицирующим раствором и прыснул спиртом сначала на одну руку, потом на другую. Затем он присел на шатающийся табурет рядом с кроватью и приспустил одеяло. Мальчик дышал тяжело и прерывисто, но глаз не открыл – плохой признак! Ощупывание лимфоузлов не оставило ни малейших сомнений в том, что Мономах имеет дело с той же болезнью. Приподняв безвольную руку маленького пациента, он увидел в подмышечной впадине лопнувший гнойник.

– Что это?! – испуганно вскрикнул Константин, заглядывая Мономаху через плечо.

– Бубон вскрылся, – ответил Мономах. – Похоже, вот и наш «нулевой» пациент…

– Что?

– Когда, говоришь, он заболел?

– Точно не скажу, я же в общине все время! Мамаша за Данилкой присматривает, но она… ну, ты сам видел!

– Видимо, заразился он до тех четверых, – принялся вслух рассуждать Мономах. – Из них только у одного есть бубоны, а у других пока только воспаленные лимфоузлы – значит, они подхватили инфекцию чуть позднее. У мальчика бубон лопнул, что говорит о более раннем заражении.