– Это образец вируса, – объясняю я, прижимая кончик иглы к руке Леобена.

– Иногда ты говоришь в точности как Лаклан, – покачав головой, отвечает он. – Мне следовало догадаться, что однажды все закончится именно так. Знаешь, что забавно… старику пришлось промыть мозги Кэт, чтобы она поверила, что была его дочерью, а ты всегда вела себя так, будто одной с ним крови.

От этих слов руки начинают дрожать. Мне лучше других известно, как сильно ДНК родителей влияет на ребенка, и нет смысла отрицать черты характера, которые вплетены в сами гены. Поэтому неудивительно, что Леобен видит во мне сходство с Лакланом. Он не просто мой биологический отец, он вырастил меня. Да и я никогда не ощущала наше сходство так сильно, как сейчас.

Я смотрю на свое искаженное отражение в кафельных стенах. Как возвышаюсь над Леобеном со шприцем в руке, над принужденным к исследованию объектом. Возможно, Катарина и похожа на Лаклана внешне, но вот настоящее сходство. И нет смысла это отрицать. Я унаследовала его равнодушие, упорство и бессердечие. И именно они помогут мне пройти через это.

Я вонзаю иглу в руку Леобена, отправляю красный гель ему под кожу. Он едва заметно вздрагивает и зажмуривается. Вирус начнет размножаться в клетках Ли, но врожденный иммунитет защитит его от инфекции. Мато замирает рядом со мной с дезинфицирующей салфеткой и контейнером для биологически опасных отходов в руках. Вытащив иглу, я протираю место укола, чтобы на коже не осталось геля. Мато открывает контейнер и, дождавшись, пока я положу туда шприц и салфетку, захлопывает его, а затем блокирует.

– Что теперь? – спрашивает он.

– Нужно отследить иммунный ответ клеток, – говорю я, подключая кабель к панели Леобена.

На генките тут же запускается сканирование ДНК, после чего всплывает сообщение, что объект заражен и в его геноме есть отклонения. Большинство генкитов не знают, как лечить человека, в котором есть дополнительные хромосомы, как у меня и других детей из проекта «Заратустра», поэтому я корректирую алгоритм сканирования, чтобы оно прошло без сбоев, и перед моими глазами наконец появляется отчет.

– Отлично, я получила исходные данные, – объявляю я.

Судя по результатам, Леобен напуган – именно этот инстинкт управляет сейчас его телом и влияет на то, как его клетки защищаются от вируса. Иммунный ответ был бы другим, будь он счастлив, голоден, хотел спать или испытывал какие-то другие инстинкты.

Включая смерть.

– Можно запускать «Косу», – моргнув, чтобы выйти из VR, добавляю я. – Но я верну тебя назад, Ли.

– Назад уже ничего не вернуть, – возражает он. – Это не одна из наших игр, и я не соглашался на подобное.

Что-то внутри меня врезается в клетку, которая защищает мое сердце. Замерев, я сильнее стискиваю в руках кабель генкита. Я всегда любила Леобена, но после этого потеряю его. Он мой брат, а мне приходится причинять ему боль. Его взгляд пронзает меня словно лезвие, но это цена, которую приходится платить. Ради того, чтобы человечество могло шагнуть вперед, я должна пожертвовать своей человечностью.

Я тяжело вздыхаю и распрямляю плечи.

– «Коса» наготове.

– Подожди, – глядя мне прямо в глаза, останавливает Леобен. – Если не сможешь вернуть меня к жизни, скажи Даксу…

– Мне не придется ничего ему говорить, – перебиваю я.

Он качает головой:

– Скажи ему, что я просил не убивать тебя. Скажи, что он выше этого. Ему не нужно становиться чудовищем, как вы с Лакланом.

Я смотрю в его глаза, изо всех сил подавляя волну эмоций в груди.

– Передам ему твои слова, – обещаю я, а затем отправляю «Косу» на его панель.

Глаза Леобена вспыхивают, когда код начинает действовать. А спустя всего секунду тот разносится по всему телу, его конечности обмякают, и сердце останавливается. На жизненно важных показателях, поступающих на генкит, появляется высокий пик, после чего линия стремится вниз, а перед моими глазами тут же вспыхивает сигнал тревоги. Вот только Леобен не умер… пока не умер. Он застыл между жизнью и тем, что находится после нее. Его дыхание остановилось, а сердце и нервная система затихла, но в мозгу все еще бушует буря из электрических импульсов. А тело захлестывает волна нейрохимических веществ.

И именно этого я так долго ждала.

– Сработало? – спрашивает Мато.

Я киваю и возвращаюсь в VR, чтобы провести полученные данные через «Панацею». Клетки Леобена все еще борются с вирусом, распространяющимся по телу, не давая гидре ни шанса. Но иммунный ответ стал совершенно другим. Он изменился.

– Да, – моргнув и отведя взгляд, шепчу я. – Мато, все сработало… Я получила данные.

– Я не сомневался, что у тебя получится.

Я перевожу взгляд на тело Леобена, лежащее на стуле. Его кожа побледнела, а глаза открыты, но в них не осталось жизни. Он мертв… не на грани смерти, а именно умер.

– А теперь нужно спасти его, – заставляя себя сохранять спокойствие, говорю я.

Мато натягивает перчатки, когда я вновь поворачиваюсь к генкиту и отправляю на панель Леобена стандартный реанимационный набор – электрический разряд и дозу адреналина, – чтобы вернуть его к жизни. Его тело содрогается, а сердце вновь начинает биться, но через мгновение вновь останавливается.

– Не сработало, – нервно восклицаю я. – Давай вколем «Скачок».

Мато щелчком открывает коробку с надписью «Реанимационный набор» и достает оттуда шприц. «Скачок» перезагрузит панель Леобена, отчего он будет чувствовать слабость несколько дней, но это лучшее «лекарство от смерти», которое смогли придумать кодировщики гентеха. Мато разрывает ворот майки Леобена, обнажая татуировки и шрамы, покрывающие его грудь, а затем вонзает иглу прямо ему в сердце.

Тело Леобена выгибается, а ремни кресла впиваются в запястья. Я жду, когда на графиках жизненно важных показателей появится хоть какое-то изменение – биение сердца, вздох, вспышка активности нейронов. Но ничего не происходит. Его тело вновь обмякает на кресле, и это настолько пугает меня, что в голове не остается ни одной мысли.

– Не получилось, – шепчу я. – Давай попробуем сделать это через генкит.

– Не сработает, – возражает Мато. – Но я знаю, что может помочь.

Он разворачивает пару кабелей из оранжевой коробки и, вставив один их конец в генкит, трет иглы между собой, пока не проскакивает искра.

– Это кабели-импульсы, которые использовались еще до появления гентеха. Они пропускают электрический импульс через сердце, заставляя его биться, вот только они не подключаются самостоятельно.

– Но как тогда… – начинаю я, но тут же замолкаю, когда Мато хватает скальпель, а затем делает разрез на груди Леобена и вставляет в него кабели.

Из раны тут же начинает струиться кровь. Разрез рассек горного льва над его сердцем, символизирующего меня. Кряхтя, Мато проталкивает кабели между ребрами, пока кровь все сильнее окрашивает его руки.