— И Орлов попросил Годлевскую… — подсказал Курилин.

Боголепов судорожно кивнул.

— Годлевская — баба сильная, пятнадцать килограммов из леса вынесла, — подтвердил он. — Остальное другие бабы, которые в отряде были. Так потихонечку-полегонечку и до станицы дотащили, а там в подвалах спрятали, в наших домах и домах станичников. Зондеркоманда эта действительно там рыскала, но ничего не нашла и поехала восвояси. Золото прибыло в Безымянную аккурат в тот день, когда фашисты и укатили. Оно и по сей день в наших домах лежит. — Он еще больше задрожал и еле выговорил: — Обязуюсь сдать государству все до монеточки. — Мужчина с силой ударил себя по лбу, на обветренной коже появилось красное пятно. — Дураки, идиоты! Ну куда бы мы их дели? Кому продали? Идиоты, идиоты!

Курилин дал ему подписать протокол допроса, стараясь, чтобы Богдан не запачкал его слезами, попросил конвойного проводить задержанного в камеру, и пригласил Куропаткина.

Тот слово в слово подтвердил показания товарища, пообещал сдать золото и спросил, каким будет приговор.

— Учитывая ваше желание помочь следствию, все будет, как я и обещал. — Капитан внимательно разглядывал трещинку на белом потолке. — Думаю, мы сумеем объяснить вышестоящим органам, что вы потеряли все в одном из боев, потому что не знали настоящую цену черному чемодану. Свалим все на Орлова и Притулу, которые не полностью посвятили вас в тайну Спецгруза номер 15, что привело к халатности.

Отправив в камеру и его, Алексей Павлович снова закурил.

— Что ты насчет всего этого думаешь? — спросил он Воронцова, что-то черкая на бумаге.

— Что думаю? — удивился Сергей неожиданному вопросу. — Поймали расхитителей государственной собственности. Сроки они получат немаленькие, думаю, боевые заслуги не особенно помогут. Вы ведь специально их успокоили, чтобы они не вздумали менять показания? Незнание не освобождает от ответственности.

— Я не о том. — Алексей Павлович бодро вскочил, вышел в коридор, убедился, что там никого нет, и закрыл дверь на ключ. — Ты говорил, что тебе жалко Годлевскую, помнишь?

— Ну, помню, — буркнул Воронцов. — Теперь, кстати, не очень жалко. Дочке-бедняжке не повезло с такой матерью.

— Тогда и подумай о ее дочери, — продолжал капитан, — и о детях Куропаткина и Боголепова. Их отцы-партизаны — герои, и срок, который они получат, перечеркнет будущее невиновных людей.

Сергей медленно встал со стула. Сквозь юношеский пушок пробивался румянец.

— Я вас не понимаю, — проговорил он. — К чему вы клоните?

— А вот к чему. — Капитан подошел к нему, сверкая темными глазами. — Мы изымем ценности, составим акт, отпустим задержанных, якобы приняв во внимание чистосердечное признание, но сокровища государству не отдадим.

Воронцов открыл рот и стал похож на только что вытащенного судака:

— Как — не сдадим? А отчетность? Как не сдадим?

— Очень просто, — улыбнулся Курилин. — Оставим себе, а опись сожжем. Показания этих проходимцев у нас есть. Все свалим на их неведение. — Он щелкнул пальцами так громко, что Воронцов поморщился. — Дескать, во время боев чемодан раскрылся, сокровища выпали, бойцы расхватали их, однако, не зная о подлинной ценности, потеряли. Хочу тебя убедить, что в отличие от этих крестьян-лапотников мы найдем покупателей: у меня есть связи с криминальным миром. Сразу продавать все опасно, кроме того, может быть денежная реформа, поэтому мы начнем помаленьку. Их хватит на всю оставшуюся жизнь не только нам, но и нашим детям и внукам. Решай. Уверяю: такой случай больше не подвернется.

Воронцов закрыл глаза. Совесть коммуниста кричала о том, что он должен немедленно сдать начальству предателя Курилина, но другое «я» из темных недр души уверяло, что Алексей Павлович прав. Странно, но оно взяло вверх над коммунистической совестью.

— Да, — кивнул он, — да, я согласен. Но у нас останутся свидетели. Эти трое… Если мы их выпустим, не посадим, они догадаются…

— С ними я разберусь, — пообещал капитан. — Они будут молчать, обещаю. В карты играешь? Знаешь, что значит иметь на руках четыре туза?

Сергей кивнул как-то неуверенно.

Капитан хлопнул его по плечу:

— Тузы у нас в кармане, товарищ лейтенант. А у них ни одного козыря. Они будут молчать, не волнуйся.

Белогорск, наши дни

Утром молодые люди наскоро попили чай с остатками торта и засобирались к Воронцову.

Взглянув на дисплей телефона, Виталий с удивлением увидел, что вчера дядя звонил ему двадцать раз, но он, убравший громкость звонка, ничего не услышал.

Светка, конечно, не догадалась позвонить отцу, на которого обиделась.

Значит, во всем виноват он. Дядя, наверное, с ума сходит, всех на ноги поднял, а они благополучно чаевничают.

— Твой отец звонил двадцать раз, — сказал он девушке, но в ее лице не дрогнул ни один мускул, наоборот, оно окаменело. — Он небось волосы на себе рвет, места не находит.

— Не такой уж он дурак, — презрительно фыркнула девушка. — Я предупредила его, что еду к тебе — я ведь тоже не последняя сволочь. Как бы там ни было, я люблю своего отца и хочу уберечь его от неприятностей. Но, понаблюдав за ним несколько дней, пришла к выводу, что ему необходимо напиться этих неприятностей — тогда он снова спустится в реальность.

— И все же я его наберу. — Виталий хотел нажать номер дяди, но тот позвонил первый и спросил, не поздоровавшись:

— Света действительно у тебя?

— Действительно. — Громов слышал, что голос дяди дрожал, как тремоло. — Тебе не о чем беспокоиться.

Воронцов задышал:

— Эта негодная, неблагодарная эгоистка. Ты сделал большую глупость, когда приютил ее. Ей следовало бы пожить со своими патлатыми друзьями без денег — тогда бы она заговорила по-другому.

— Дядя, не горячись, — прервал его племянник. — Мы едем к тебе. Скажи Гуле, чтобы накрыла легкий стол. Разговор пойдет живее.

— Вы серьезно приедете ко мне? — Дядя смягчился. — Виталик, поверь, то, что тебе наговорила Света, — не совсем так. Она сделала из мухи слона, постоянно бросаясь на сестру, да и за что? За то, что та примерила ее платье, пусть и стоившее кучу денег? Согласись, это глупо. Я никогда не жалел на нее денег. В конце концов, можно купить что-нибудь другое. А Маша — бедная девочка, которая никогда в жизни не видела подобной одежды.

— А я, например, Свету понимаю, — буркнул Виталий, подумав о том, что дяде еще неизвестно о пагубных привычках Марии. — Мне неприятно надевать одежду после кого-то.

— Когда ты был подростком, то очень любил носить мои джинсы и свитера, — усмехнулся Воронцов.