Нет, домой, принять ванну и завалиться на диван с пультом от телевизора. И пусть снежная лавина попробует сдвинуть его с места. «Фольксваген», жалобно скрипнув тормозами, свернул на сухую светлую улицу, где на палящем солнце томились припаркованные машины, и ветер гнал сухие (и когда они успели высохнуть — на дворе июнь) листья, играя ими.

По этой улице можно было проехать к дому, минуя многочисленные пробки. До дома ему удалось добраться довольно быстро, и, плюхнувшись на диван, он взял в руки пульт и стал искать интересный фильм.

Как назло, попадались надоевшие ток-шоу или боевики, где один спецназовец, приехавший от скуки в провинциальный, насквозь прогнивший городок, в котором много лет господствовала мафия, в одиночку уничтожал ее, хотя до него это пытались сделать многочисленные бойцы ОМОНа.

Громова всегда раздражали подобные «произведения искусства».

Станиславский не просто сказал бы — заорал: «Не верю», а наш простодушный народ глотал все, как Вяликов — любимые пирожки. В раздражении бросив пульт на пол, Виталий повернулся на правый бок и задремал.

Краснодар, 1944 год

Богдан Боголепов и Василий Куропаткин, недавно вернувшиеся с войны (до Кенигсберга они не дошли, получив серьезные ранения), сидели в кабинете Курилина, который, будто оправдывая свою фамилию, дымил и дымил, не выпуская изо рта папиросу.

— Ну, что скажете, товарищи? — Голос капитана звучал доброжелательно, но в нем чувствовались металлические нотки. — Что скажете насчет Спецгруза номер 15 Г.

Партизаны переглянулись. Их лица вытянулись, будто по команде, но энкавэдист прочитал что-то фальшивое в этом удивлении. Во всяком случае, так ему показалось.

— Или вообще о нем не слыхали? — ехидно поинтересовался он, слюнявя папиросу. Боголепов развел руками:

— Как же так? — Мужчина моргал, будто не понимая, что происходит. — Семен Иванович и я бумагу в штаб писали: дескать, сожгли все в лесу. — Воронцов почувствовал, как забилось сердце.

— Сожгли? — спросил он. — Сожгли ценный груз?

Богдан отвел глаза.

— А что прикажете делать? — буркнул он. — Немцы со всех сторон окружили, бои каждый день, считай. Надо было скорее из тех мест выбираться. Вот и решили с командиром все сжечь, а отряд распустить. С каждым днем в нем становилось все меньше и меньше людей.

— А деньги? — Алексей Павлович поднес к глазам бывшего комиссара листок бумаги с какими-то цифрами. — Вот здесь черным по белому написано, что Притула взял из банка для вашего отряда сорок тысяч.

— Вот ни копеечки не взяли, — встрял Куропаткин и отвел глаза. Это не ускользнуло от Курилина. — Деньги сразу в мешок перепрятали холщовый, не подумали, что осень наступает. Как дожди пошли, они и промокли. Когда полезли в мешок, чтобы их достать, одни ошметки обнаружились.

— Как же сожгли сокровища? — не отставал капитан. — Это ведь золото!

— Да ведь как… — Боголепов сжал натруженные крестьянские руки. — Керосином облили — и все. Потом остатки в яму бросили и ветками закрыли.

— Место показать сможете? — Курилин сверкнул темными глазами из-под черных насупленных бровей. Куропаткин и Боголепов снова переглянулись.

— Отчего ж не показать? Покажем… — отозвался бывший начальник снабжения. — Ежели найдем. Сами понимаете, когда кругом стреляют… Думаешь, как людей спасти, все же боевые единицы… Ить страну не украшения там всякие с оружием защищали.

— Понятно. — Капитан сунул им какие-то бумажки: — Подпишите. Можете быть свободны, но из города не уезжать.

— Дык это… Нам в станицу надо, хозяйство поднимать, — угодливо проговорил Василий. — Меня председателем колхоза хотят поставить.

Алексей Павлович даже не взглянул на него:

— Я дважды не повторяю. В противном случае в камере посидите.

Комиссар вскочил, зло посмотрев на товарища, и залебезил, извиваясь, как уж:

— Конечно, товарищ капитан, мы подождем. Вы же во всем разберетесь.

— Да, и постараемся поскорее, — пообещал Курилин и выпустил струю дыма.

Когда за партизанами закрылась дверь, он повернулся к Воронцову:

— Слежку организуй за этими двумя. Лгут они.

— Я тоже об этом подумал, — согласился Сергей. — Акт сожжения восьмидесяти килограммов золота просто абсурден. В противном случае должны были остаться слитки с не меньшим весом. Много слитков. Любой нормальный человек обязательно запомнил бы, где их закопал.

— Вот и я о том же, — пробурчал капитан и, наконец, вытащил папиросу из искривленного рта. — Дуй за ними, возьми толковых ребят — и глаз не спускать. Чую, недолго они нас будут в неведении держать. Прихватим голубчиком на чем-нибудь горяченьком.

Белогорск, наши дни

Неделя с тех пор, как он виделся с дядей на кладбище, пролетела, как один день.

Вадим Сергеевич постоянно звонил племяннику, приглашал к себе, радовался, что Маша прижилась в его доме, помогает Гуле по хозяйству, что со Светкой они, кажется, находят общий язык, хотя иногда и цапаются по пустякам, однако Виталий отказывался от приглашений.

Внезапно на него посыпались заказы, которые он ждал как манну небесную: нужно было поправлять финансовое положение. Правда, заказы были так себе, любой полицейский из его отдела посмеялся бы, однако парень радовался и таким.

За неделю он отыскал белого пуделя, сбежавшего от хозяйки в парке, двух овчарок, исчезнувших из дворов частных домов, снял с дерева черного пушистого кота, которому так и не удалось дотянуться до вороньего гнезда, и поймал попугая, обозвавшего его нецензурным словом.

Да, заказы были так себе, но заплатили, на его удивление, за них хорошо, и он, любивший, но никогда не державший дома животных, понял: действительно, пушистые проказники являлись для их хозяевами членами семьи и те были готовы заплатить за них любые деньги.

Последний на неделе заказ — слежку за неверным мужем — он выполнял без всякого удовольствия, испытывая стыд, будто копошился в чьем-то грязном белье. Впрочем, все его предупреждали, что так и будет.

Виталий сначала не хотел браться за его выполнение, однако ему стало жалко жену предпринимателя, мать троих детей, пытавшуюся уличить мужа, втайне собиравшегося подавать на развод, в измене. Наглец пытался улизнуть, не оставив жене и детям ни копейки и потихоньку переводя активы фирмы на счет любовницы.

К счастью обманутой женщины, в брачном договоре имелся пункт, гласивший, что в случае измены пострадавший получает семьдесят процентов нажитого имущества.