ведь ничто так не заставляет усомниться в собственной правоте, как женские слёзы. Если он когда-нибудь ещё любил её, то именно в те моменты, когда она плакала.

Это очень удобно… Когда она обижалась, то: «Ты знаешь, как слова могут ранить!» А когда муж извинялся, то: «Это только слова… Я устала от слов».

Опасно было и благодарить. В Наде сразу расправлял крылья величавый дракон тщеславного возмущения: ведь и правда, половина его успеха – её заслуга! Причём существенно бо́льшая половина, а он, как всегда, недооценивает.

Ладно, объяснить насчёт освежителей воздуха не удавалось, тогда Горенов попытался донести до жены несколько других незатейливых мыслей. «Видишь ли, – говорил он, – если двум людям плохо вместе, это вовсе не значит, что по отдельности им будет значительно лучше». Но Надежда была уверена. Георгий настаивал: есть огромная разница между тем, чтобы не делать человека счастливым, и тем, чтобы делать его несчастным. Почему-то этот довод она воспринимала как лишний аргумент в пользу развода. Наконец, он вытащил из рукава козырную карту, утверждая, будто счастливым быть очень просто! Поднять с пола упавшую монету и то труднее, чем радоваться каждому дню!.. «Ты счастлив? – спрашивала Надежда, глядя на него влажными глазами. – И я нет». Тогда он сдался.

По прошествии лет ему стало ясно, что ничего не надо объяснять. Женщины не должны и не могут руководствоваться «справедливостью», слушать «доводы», следовать «логике». Ведь любовь нарушает всё это самым радикальным образом и чаще всего противоречит даже здравому смыслу. Они вообще другие! Невозможно прервать их обиду, излагая положение дел с позиций разума. Только: «Тише, рыбка моя, не волнуйся». Словно с душевнобольными. Именно «словно», потому что души у них нет, там что-то другое.

А как же безоблачно и прекрасно Гореновым жилось раньше… Всё-таки абсурдная мысль посетила классика: «Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Значит, Толстому можно писать глупости, а Георгию нет? Лев Николаевич, зарубите на носу, они с женой были счастливы, как никто другой, а стали несчастны, как все вокруг! В идиллии важен каждый оттенок, каждая нотка, каждое мгновение, а главное – каждое слово. Несчастье же – грязная лужа. Да, формально они все отличаются, но какой смысл разбирать их формы и цвета?

– Ты счастлив? – неожиданно спросила Надя.

Горенов пожал плечами и робко мотнул головой вверх-вниз. Жена понимающе кивнула в ответ.

То, что они больше не семья, Георгий осознал однажды днём. Важно ощущать, где проходит граница «твоего». Это может быть настоящая каменная стена или условная, прочерченная в панике меловая черта, вроде той, которую рисовал Хома Брут. Представить её себе просто: если завтра мир полетит в тартарары – война, стихийное бедствие, предательство всеми друзьями и соратниками, смертельный диагноз, вторжение инопланетян – что и кто останется рядом? С кем и где ты проведёшь последние мгновения жизни? В тот день Горенов понял: в случае чего, Надежда полетит вместе с миром, а Ленка… вместе Надеждой.

Кстати, позже стало ясно, по поводу дочери он ошибался. Теперь, если что, она наверняка с ним. Просто маленький ребёнок – куда без матери? Но потом Лена создаст свою семью… Может, оттого Георгию и был так противен Вадик?

Женщины словно ощущают, что некая вечная правота на их стороне, потому если уж обижаются, то прощают гораздо труднее мужчин. Горенов знал это, но согласиться не мог. Он считал, что любить – значит в том числе легко прощать. Понимать, что, кроме обиды, измены или боли в данный момент, есть огромные чувства и, как в их случае, многие годы, долгая история. Любить – значит отдавать себе отчёт в том, что пережитое прошлое и возможное будущее значительно важнее, чем горький момент в настоящем. Важнее, чем то, что уже завтра, без вариантов, окажется позади. Но если разрушить всё сегодня, то никого совместного завтра не будет. И все их прекрасные вчера талым снегом стекут в Неву.

Вообще, это тоже очень удобно: когда выгодно настаивать на равноправии, а когда не выгодно – на различии полов, имея, конечно, в виду, что женщины значительно лучше. По правде сказать, как раз Георгий не стал бы с этим спорить. Он понимал, насколько они прекраснее и почему. А в жене росла обида. Она, наверное, уже точно убедила себя, будто «мужики – сволочи» или пришла к другому похожему выводу. Делать поблажки, прощать лучших – это почётно, приятно и понятно, но кто пойдёт на жертвы ради сволочей?

Обида надувалась в Надежде, словно воздушный шар. «Ни шагу назад! – командовала обида. – Не уступай ему ни в чём!» Жена слушала её, а не Горенова. Поводы и причины все уже забыли. Просто горько жить вместе. А ведь когда-то основания для раздора казались такими чёткими, такими принципиальными и непреодолимыми…

Кто-то, ссылаясь на известных психологов, заявляет: как только начинаешь ощущать, что живёшь не с тем человеком, надо сразу уходить, не теряя ни минуты. Другие, опираясь на крупных философов, настаивают, будто надо сохранять семью во что бы то ни стало, а отношения могут меняться со временем. Человек – такое устройство, которое для любого своего желания сможет найти доводы и подтверждающую их книгу. По сути, судьбы людей зависят от того, кто, что и когда прочитал.

На полочке в коридоре Георгий заметил новые серёжки. Вот оно! Похоже, дорогие… Значит, мужик точно есть! Надежда смутилась.

– Не переживай, слышишь? Не бери в голову, – она погладила его по руке.

А почему это он должен переживать? С какой, собственно говоря, стати?! Пусть они хоть насквозь переебутся! И не надо меня трогать!

– …Она не хотела тебя обижать… но сказала, что носить не будет. Не сердись… Отдала мне, чтобы тебе на глаза не попадались у вас… дома… Чтобы ты её не заставлял…

А, это те самые…

– Хочешь – забирай, подаришь кому-нибудь… Или мне оставь, – Надежда улыбнулась так, как не умело ни одно местоимение. – Мне нравятся. – Горенова приложила серьги к ушам и показала бывшему мужу. Изогнутые блестяшки шли ей даже больше, чем Вике.

Когда-то она тоже пыталась спасти их брак. Заставляла Георгия таскаться к семейному психологу. А как ещё? Ей самой это было необходимо, ведь все близкие подруги остались в Таганроге. Знала бы Надя, что потом эта «психологиня» стала его любовницей! Интересно, поверила бы жена, скажи он ей так? Нет, конечно, врачихе было за шестьдесят. Жёлтые прокуренные зубы, сеточка морщин по всему телу. Они словно проглядывали сквозь белый халат и оставляли растрескавшиеся следы на полу. Вздорная, обиженная