— А с чего ты взяла, что он меня услышит?

— Да он только тебя и слушает, — не скрывая обиды, посетовала бывшая одноклассница.

Что я должна была сказать Лёшке, я так и не поняла. Не уговаривать же его идти учиться на коммерческой основе. Были ещё, конечно, вечернее и заочное отделения, но в их силу я верила слабо. Пришлось решать ситуацию по-своему и идти к самому надёжному человеку в мире.     

— Пап, сделай что-нибудь, — с мольбой в глазах я уставилась на профессора Вознесенского.

— Аль, —  вздохнул отец, прекрасно понимая, чего я от него хочу. — Дай ты Алексею жить своей жизнью.

— Вот пусть сначала диплом получит, а потом делает, что хочет, — авторитетно заявила я.

— Дочь, ты же понимаешь, что мои возможности ограничены?

Вопрос был, скорее, риторический, но головой я всё же кивнула, понимая, что папа уже сдался.

И пусть в сфере высшего образования теперь царствовали другие законы, в определённых кругах имя отца ещё что-то да значило. К счастью, этими кругами оказался родной… матфак.

— Алебастр! Что я буду делать на матфаке?! — негодовал Орлов огнедышащим драконом, едва ли не пламя изрыгая. 

— Учиться! —  отреагировала я не менее эмоционально.

— Какой учиться?! Ты с ума сошла? Скажи спасибо, что я ещё помню, как столбиком делить.

— Там этим не страдают.

— Да, там просто страдают!

Заскрежетала зубами, обиженная на нападки в адрес святая святых. Наверное, что-то такое промелькнуло на моём лице, раз Лёшка вдруг решил сменить тон и извиниться.

— Алька, я вам с Борисом Игнатьевичем очень благодарен, но пойми же меня… Я правда в этом ни черта не понимаю. Я вылечу после первой же сессии!

— Я буду помогать, — торжественно пообещала ему. — Главное же, что вместе?

Последнюю фразу я добавила осознанно, понимая, что оспорить её у него просто не хватит духу.

Так и случилось, что первого сентября мы вновь вместе пошли учиться, ещё не зная, что впереди нас ждут сплошные жизненные разочарования.

***

Первый день в университете я встречала будучи самым счастливым человеком в мире, трепеща от ожидания, что вот сейчас начнётся “настоящая” учёба в кругу единомышленников, которые по моим скромным ожиданиям должны были всей душой ратовать за отечественную науку, а также из-за присутствия  под боком Орлова. Ну и подумаешь, что Лёшка был хмур и невесел, главное же, что здесь, рядом. 

— Аль, — вздохнул папа, наблюдая мою сияющую физиономию, — не строй пока грандиозных планов на будущее, за последние годы на факультете многое поменялось.

Я непонимающе хмурила брови и отчего-то куксилась, недоумевая, как папа может критиковать… “святое”. Я же помнила, как это было тогда, в далёкие девяностые. В нулевых жизнь заметно улучшилась, а значит, и в стенах вуза всё должно было нормализоваться.

Однако папа, как всегда, оказался прав, и разочарование пришло достаточно быстро. Всего лишь пару месяцев я пребывала в дикой эйфории, умудряясь заражать ею ещё и Лёшку, который со скрежетом, но всё-таки учился, по вечерам страдая со мной над высшей математикой. Вернее, страдал он, я же, верная самой себе, тянула его за уши вперёд, забывая поинтересоваться, надо ему это или нет.

Впервые розовые очки спали с меня в тот день, когда наша группа сдавала первые работы по начертательной геометрии. Я месяц гоняла Орлова, который порывался купить готовую работу, что в моём понимании было приравнено едва ли не к смертному греху. Лёша выл, ныл, маялся, но таки разродился вполне приличной работой, даже мой внутренний перфекционизм тихо млел в умилении.

И вот, в назначенный срок, мы стояли в коридоре перед аудиторией в ожидании, когда же преподаватель будет готова принять у нас работы.

Рядом стояла парочка наших одногруппников, которые обсуждали… за какую цену и у кого они покупали готовые работы. Моё недовольство жгучей волной расплывалось по венам, и пусть я ничего не сказала, но в глубине души была уверена в том, что наша преподавательница, гонявшая студентов в хвост и в гриву на парах (“женщина в латексе”, как прозвал её Лёха, с подозрением на тайные предпочтения строжайшей Виктории Андреевны), обязательно раскусит этих лоботрясов.  

Я даже ждала, что вот сейчас их выгонят из аудитории со скандалом. Не выгнали, работы приняли, ещё и отлично поставили.

Лёшка, наблюдавший работу моей мысли и скорбное лицо, шёпотом посоветовал:

— Дыши. Это нормально. Так все делают, почти по всем предметам…

Концовку он так и не договорил, наткнувшись на мой возмущённый взгляд.

Вечером я пытала отца, нервно размахивая руками во все стороны.

— Папа, преподаватели берут взятки! Или закрывают глаза на купленные работы, или… — дальше я просто задыхалась от возмущения.

— Дочь, — устало вздохнул отец, потирая переносицу. — Я же говорил тебе, что многое изменилось. Большинство моих коллег были вынуждены пересмотреть… свои принципы. А молодое поколение иначе и не умеет уже.

Больше всего на свете я боялась, что мой профессор сейчас признается в чём-то подобном, в конце концов он был деканом и, наверное, это открывало перед ним определённые возможности. Я смотрела на отца во все глаза, боясь… спросить.

Он всё прекрасно понял, не зря именно папа всегда видел меня насквозь.

— Нет, ребёнок, я ничего такого не делаю. Но я, к сожалению, вынужден мириться со всем этим.

— Но, пап, — почти простонала я, — это же не честно!

— Боюсь, что никому до этого сейчас нет дела.

Так мой идеальный мир пошёл трещинами, ведь, как известно, увиденного не развидеть. Постепенно я начала обнаруживать товарно-денежные отношения повсюду.

— Расслабься, — всё так же пытался привести меня в чувства Лёшка, заметивший, как с каждый днём я кисла всё больше и больше. — Утешайся тем, что на матфаке ещё терпимо, вон на машиностроительном и экономе всё в разы… веселее. Здесь хотя бы деньги не вымогают, а у менеджеров чуть ли не в открытую плату за зачёты спрашивают.

Лучше б он меня не успокаивал. Острое ощущение обманутости разъедало не один день. Я, слишком долго прятавшаяся за учёбу и возлагавшая огромные надежды на студенческую жизнь, вдруг обнаружила, насколько далека от реальной жизни. Всё ещё влюблённая в математику, я была вынуждена признать, что за её пределами есть мир, существующий по совершенно иным законам.

— Поздравляю, — сочувственно пошутил Лёшка, когда однажды я поделилась с ним своими переживаниями, — Альбина Борисовна, вы официально выросли.

Взрослеть мне не понравилось.

Впрочем, самому Алексею было не лучше. Если я ещё могла черпать какую-никакую радость из новых знаний, что лечебным бальзамом грело мне душу, то Орлов буквально изнывал, не зная, за что зацепиться. Правда, это было не самое тяжёлое, что могло с ним случиться. Учёба в разных образовательных учреждениях, иные круг общения и интересы вдруг обозначили самую настоящую пропасть между ним и Анисимовой. Рита, которая поступила в достаточно пафосный вуз, с головой ушла в студенческую жизнь, увлекшись общением с новыми друзьями, среди которых вряд ли могло найтись место дворовому пацану, по непонятной причине попавшему на матфак.