Серёга громко хохотнул и… не возразил. Я остановилась, озадаченно сведя брови к переносице.

— Она вообще как, человек? — всё не унимался Сурков. — Или всё-таки робот-заучка?

Почти за восемнадцать лет своей жизни я привыкла к тому, что люди не всегда воспринимали меня так, как мне бы хотелось. Я даже и не обижалась толком никогда, считая, что я выше всего этого. Однако то, что мои “приятели” опять промолчали, больно кольнуло где-то в области груди. 

Повисло выжидательное молчание, которое неожиданно прервал Саша, туманно сообщив:

— От дружбы с дочкой декана есть свои плюсы.

— Правильно, Петров, одобряю! Я бы тоже не отказался. Связи решают всё, верно?!

Парни не ответили, зато к их беседе подключилась девочка из параллельной группы — Ксюша Игнатченко:

— Плохо дружите, значит. Она же фанатичка, таких развести не составит труда.

— Точно-точно, — тут же подхватил её Сурков. — Трахнули бы её, что ли. Осчастливили бы эту мышь церковную, глядишь, она для вас и старалась бы лучше.

Челюсть моя отвисла вниз. Уж с этого ракурса я сама себя никогда не воспринимала. Стало обидно.

— Страшно же представить, кто такую захочет!

— Да она просто застряла в своих двенадцати, — опять открыла рот Ксюша, — все эти хвостики да кардиганчики. Вот и гадай, то ли реальная монашка, то ли просто… мышь серая.

— Не притворяется, — заржав, вынес свой приговор Сурков. — Просто очередная бесполая ботаничка. А вы лучше прислушайтесь к тому, что вам умные люди говорят! Оприходавали бы давно уже её, — обратился Данил к Саше с Серёгой. — Совершили бы так называемый акт милосердия…

— Не собираюсь я с ней спать, — бесцветным голосом выдал кто-то из парней. То ли к счастью, то ли к сожалению.

— Вот видишь, — заржал радостный Сурков, — и у тебя на неё не встал. Да и ни у кого не встанет.

Слушать дальше я не стала, уж слишком мне противен был смех одногруппников, наполнивший пустой университетский коридор.

До дома я доехала в прострации. Услышанное никак не желало укладываться в моём сознании. Чувствуя себя оплёванной и униженной, я завалилась спать, впервые в жизни на следующий день опоздав на экзамен.

***

Лёшка обеспокоенно наворачивал круги перед входом в аудиторию, когда запыхавшаяся я появилась в поле его зрения.

— Вот ты где, — подпрыгнул друг. — Я уже переживать начал.

— Что, списать было не у кого? — ощетинилась я, за один вечер умудрившись потерять веру ко всем.

Орлов непонимающе склонил голову и во все глаза посмотрел на меня.

— Что случилось?

— Ничего.

Я попыталась проскользнуть в кабинет, но он не пустил, преградив путь. 

— Аль?

— Надоело! Надоело! — вдруг взорвалась я. — Надоело, что всем от меня нужно только одно! За лекциями — ко мне, за расчётами — тоже, что-то непонятно: "Альбина, объясни!". Решайте теперь всё сами, выгребайте как хотите!

Лёха, не привыкший к моей эмоциональности, порядком опешил, а я, воспользовавшись моментом, прорвалась таки на экзамен.

К концу того дня я знала две вещи: 1) Орлов сдал экзамен сам, ещё до моего прихода; 2) я ни черта не смыслила в людях.

Родителей вновь не было дома, в последнее время они всё чаще уезжали к тётке в деревню. Вечер провела перед зеркалом, пристально разглядывая себя со всех сторон и пытаясь найти ответ на вопрос: “Так кто же я такая?”.

Стараниями мамы я выглядела вполне прилично, она всегда беспокоилась о моём внешнем виде. И пусть вещи никогда не отвечали последним модным тенденциям и не имели ярлычков  популярных брендов, в отсутствии чувства вкуса мою маму всё-таки обвинить было нельзя. Но, несмотря на это, почувствовать себя привлекательной девушкой, а уж тем более загадочной “женщиной”, у меня никогда не выходило. Вернее, я об этом даже и не задумывалась, воспринимая себя в первую очередь как личность, а уж потом как всё остальное.

Кто такую захочет. Слова Суркова никак не желали идти из головы, порождая панику и острое желание сделать хоть что-нибудь. Справляться с проблемой, как всегда, решено было со всей обстоятельностью.

***

На часах было уже часов одиннадцать, когда я стояла в подъезде и звонила в соседскую дверь. Открыла тётя Света.

— Альбина? Что-то случилось?

— Э-э-э, нет. Всё в порядке.  А Лёша дома?

Мать большого семейства окинула меня озадаченным взглядом, словно видя все мои намерения насквозь, что заставило нервничать ещё сильнее. Звать Орлова не пришлось, он сам возник за спиной у матери.

— Альбатрос?

— Мы можем поговорить? Наедине.

Он глянул на мать, которая многозначительно хмыкнула (или мне так только показалось?), и, сунув ноги в тапки, вышел в коридор.

Спустя пять минут мы сидели у нас на кухне и размешивали горячий чай в кружках, звонко гремя ложками об их стенки. Пауза затягивалась, и я всё беспокойнее начинала ёрзать на стуле.

— У тебя что-то случилось, — в итоге заключил Лёша.

Неоднозначно пожала плечами, после чего, зажав руки в кулаки под столом, с нажимом предъявила:

— Помнишь, ты обещал, что всегда готов помочь мне?

— Да, конечно, — тут же подобрался Лёха. — Что я могу сделать?

 В этот момент он очень напоминал рыцаря, готового вершить любые подвиги. И я, глядя в его необыкновенные глаза, вдруг засомневалась в правильности своего решения. Лёша ободряюще улыбнулся мне, словно подталкивая к откровению. И я, затаив дыхание, как перед затяжным прыжком, выпалила:

— Переспи со мной.

Кружка с чаем полетела вниз, прямо на Лёшины бёдра и прилегающие к ним жизненно важные органы. Он взвыл, хватаясь за ногу и поспешно стягивая с себя штаны. Правда, наткнувшись на мой ошалевше-испуганный взгляд, застыл и рявкнул:

— Отвернись!

Став красной как помидор, я резко крутанулась на месте, едва не слетев с табуретки.

Пока Лёха за моей спиной, пыхтя и тихо матерясь, сражался то со штанами, то с краном, включая холодную воду, я сидела на месте и нервно кусала губу, мечтая лишь об одном — провалиться сквозь землю. Неужели я действительно предложила ему заняться с... сексом?

Всё моё напускное спокойствие улетело в небытие, когда Орлов всё же вылетел из кухни в ванную, громко хлопнув дверью. Минуты через две я всё же решилась поскрестись туда:

— Лёш, может, мазь от ожогов?

Вместо ответа — опять ругательства и его командное:

— Штаны мне лучше какие-нибудь принеси!

Какой ранимый, однако...

***