— Ты хочешь сказать, что если твои силы неиспользовать, они начнут поднимать зомби даже против твоего желания?

— Ну да, я же тебе говорила.

— Ты говорила, что в детстве случайно подняла мёртвого.Я так понял, что это было от недостатка тренировок и умения себяконтролировать.

— Нет, — сказала я. — Прошли годы, пока ясебе в этом призналась, но нет. Если я не поднимаю мертвецов намеренно, этопроисходит случайно, или за мной начинают таскаться призраки, или духиновоумерших. Особенно эти меня достают: все хотят, чтобы я передала весточку ихродным и близким, и всегда это какая-нибудь глупость. «Все в порядке, всехорошо, не беспокойтесь обо мне». Представляешь, каково с такой вестьюстучаться в чужую дверь? Мы с вами не знакомы, но ваш покойный сын просил васразыскать и передать, что у него все хорошо. Нет, больше ничего, ничегосрочного, только это. — Я покачала головой. Уже много лет я об этом не думала. —Когда я поднимаю зомби, мертвецы ко мне не пристают.

— Ты уверена, ma petite?

Замечание было с некоторой долей веселья, но на мрачныетемы.

— Ты не мертвец, Жан-Клод. Я видала мертвецов, и кто бывы, вампиры, ни были, когда вы на ногах, мертвецами вас не назвать.

— Было время, когда ты так не думала. Когда-то,помнится, ты звала меня красивым трупом.

— Слушай, я была молода и не слишком разбиралась.

— И теперь ты твёрдо уверена, ma petite, что я непросто «симпатичный покойничек»?

Снова он меня цитирует.

— Да, уверена.

Он рассмеялся своим фирменным смехом, бархатнымприкосновением, от которого мурашки по коже.

— Рад это слышать, ma petite. Ты говоришьпо-итальянски?

— Нет, а что?

— Ничего, пустяки, — сказал он. — Увидимсявечером, ma petite, с тобой и твоими новыми друзьями.

Я стала было объяснять, что это не новые друзья, но он ужеповесил трубку. Уже сама вешая трубку, я поняла, что надо было соврать насчётитальянского, но черт меня побери, я плохо умею врать и первая реакция у меня —сказать правду. Что впитано с молоком матери, не вышибешь, как ни старайся.

Сторожить Дамиана мы послали Грегори в его кошачьей шкуре.Он, пожалуй, был единственный в доме, не связанный со мной метафизически. Ну,да, ещё Фредо и доктор Лилиан, но Фредо её одну не оставит, а Лилиан сказала,что ещё с рукой Ричарда не закончила. Так что методом исключения был назначенГрегори.

Уходя кошачьей походкой и подрагивая пятнистым хвостом наочень человеческой задней стороне, Грегори проинформировал меня:

— Мне сегодня быть на сцене в «Запретном плоде», а втаком виде я туда не могу идти. Жан-Клоду придётся поискать мне замену.

Он по-кошачьи показал зубы и скрылся за углом.

— Что значит — должен быть на сцене? — спросилаКлер.

— Он стриптизер в «Запретном плоде», — объяснилая.

Рот её сложился в изумлённое «о». Не знаю, почему, разве чтомир её настолько защищён, что оказаться в одной машине со стриптизером —событие. Ради её рассудка я понадеялась, что мир её все же пошире.

— Но я не поняла, почему он не может сегодня… — онасделала неопределённый жест рукой, — выступать?

Ричард избавил меня от необходимости читать лекцию.

— Не забывай, что после превращения в животное тебеприходится сохранять этот вид шесть-восемь часов.

— Я думала, это потому что я новенькая.

Ричард мотнул головой, поморщился от боли при этом жесте исказал:

— Нет, большинство оборотней проводят от шести довосьми часов в зверином облике, а потом, после возвращения человеческогообраза, теряют сознание на два-четыре часа.

— Сядь, — сказала доктор Лилиан, и по голосу былослышно, что неповиновения она не ожидает.

Он опустился на тот же стул, с которого встал. Возле глаз игуб у него залегли складки, какие бывают, когда по-настоящему больно. СильноДамиан его порвал?

Клер попыталась помочь ему сесть, но не знала, видно, какего держать, потому что он здоровой рукой опёрся на стол. Она как-то неувереннонаклонилась над ним, желая помочь, но не зная, как.

— Но ты ведь не остаёшься в облике зверя шесть часов, ине теряешь сознание, превращаясь обратно.

— Он — твой Ульфрик, — сказал Фредо. — Царьслабым не бывает.

Голос у него был слишком низкий даже для его широкой груди.

Клер покосилась на него, будто ей неуютно было в егоприсутствии. Может быть, из-за ножей.

— А ты тоже теряешь сознание, возвращаясь вчеловеческий вид? — спросила она таким же неуверенным, как взгляд,голосом.

— Нет.

— А я да, — сказал Натэниел и улыбнулся ей. —Остальных не спрашивай, тебе будет неприятно, потому что они тоже неотключаются.

— А ты давно уже… — голос изменил ей.

— Леопард-оборотень? — договорил он за неё.

Она кивнула.

— Три года.

Я быстренько прикинула в уме.

— То есть Габриэль тебя обратил, когда тебе былосемнадцать?

— Да.

— Это было противозаконно.

— В большинстве штатов считается противозаконнозаражать кого бы то ни было потенциально смертельной болезнью, независимо отвозраста и добровольности, — заметил Ричард.

Я мотнула головой:

— Знаешь, я начинаю относиться к ликантропии, как законк вампиризму. Если тебе уже есть восемнадцать, можешь выбирать сам.

— Закон трактует их по-разному, — сказал Ричард.

Я это знала, но проведя столько времени среди оборотней,как-то упустила из виду. Неосторожно.

— Да, я забыла.

— А ты — федеральный маршал, — сказал Ричард, ноэтому язвительному комментарию не хватало остроты, потому что Ричард при этомсогнулся от боли.

— Тебя сильно порвали?

— На это отвечу я, — сказала доктор Лилиан. Онаулыбалась, но глаза у неё были серьёзными. — Будь он человеком, у негобыли бы все шансы, что рука не восстановится. Объём движений процентовпятьдесят от нормы или меньше. Твой вампир оторвал мышцы и связки на всем плечеи на груди около плеча.

— Но он же не человек, — ответила я, — и унего заживёт.

Насчёт «твоего вампира» я пропустила мимо ушей. ДокторЛилиан мне нравится, и затевать с ней перебранку я не хотела.

— Заживёт, но на это уйдут дни или недели, если он нестанет перекидываться.