Алеша высказал это с жаром и с твердостью. Наташа с какою-тоторжественностью его слушала и вся в волнении, с пылающим лицом, раза двапроговорила про себя в продолжение его речи: «Да, да, это так!» Князь смутился.

– Друг мой, – отвечал он, – я, конечно, не могу припомнитьвсего, что говорил тебе; но очень странно, если ты принял мои слова в такуюсторону. Готов разуверить тебя всем, чем только могу. Если я теперь смеялся, тои это понятно. Скажу тебе, что моим смехом я даже хотел прикрыть мое горькоечувство. Когда соображу теперь, что ты скоро собираешься быть мужем, то это мнетеперь кажется совершенно несбыточным, нелепым, извини меня, даже смешным. Тыменя укоряешь за этот смех, а я говорю, что все это через тебя. Винюсь и я:может быть, я сам мало следил за тобой в последнее время и потому толькотеперь, в этот вечер, узнал, на что ты можешь быть способен. Теперь уже ятрепещу, когда подумаю о твоей будущности с Натальей Николаевной: я поторопился;я вижу, что вы очень несходны между собою. Всякая любовь проходит, а несходствонавсегда остается. Я уж и не говорю о твоей судьбе, но подумай, если только втебе честные намерения, вместе с собой ты губишь и Наталью Николаевну,решительно губишь! Вот ты говорил теперь целый час о любви к человечеству, облагородстве убеждений, о благородных людях, с которыми познакомился; а спросиИвана Петровича, что говорил я ему давеча, когда мы поднялись в четвертый этаж,по здешней отвратительной лестнице, и оставались здесь у дверей, благодаря богаза спасение наших жизней и ног? Знаешь ли, какая мысль мне невольно тотчас жепришла в голову? Я удивился, как мог ты, при такой любви к Наталье Николаевне,терпеть, чтоб она жила в такой квартире? Как ты не догадался, что если неимеешь средств, если не имеешь способностей исполнять свои обязанности, то неимеешь права и быть мужем, не имеешь права брать на себя никаких обязательств.Одной любви мало; любовь оказывается делами; а ты как рассуждаешь: «Хоть истрадай со мной, но живи со мной», – ведь это не гуманно, это не благородно!Говорить о всеобщей любви, восторгаться общечеловеческими вопросами и в то жевремя делать преступления против любви и не замечать их, – непонятно! Неперебивайте меня, Наталья Николаевна, дайте мне кончить; мне слишком горько, ия должен высказаться. Ты говорил, Алеша, что в эти дни увлекался всем, чтоблагородно, прекрасно, честно, и укорял меня, что в нашем обществе нет такихувлечений, а только одно сухое благоразумие. Посмотри же: увлекаться высоким ипрекрасным и после того, что было здесь во вторник, четыре дня пренебрегатьтою, которая, кажется бы, должна быть для тебя дороже всего на свете! Ты дажепризнался о твоем споре с Катериной Федоровной, что Наталья Николаевна таклюбит тебя, так великодушна, что простит тебе твой проступок. Но какое право тыимеешь рассчитывать на такое прощение и предлагать об этом пари? И неужели тыни разу не подумал, сколько горьких мыслей, сколько сомнений, подозрений послалты в эти дни Наталье Николаевне? Неужели, потому что ты там увлекся какими-тоновыми идеями, ты имел право пренебречь самою первейшею своею обязанностью?Простите меня, Наталья Николаевна, что я изменил моему слову. Но теперешнеедело серьезнее этого слова: вы сами поймете это... Знаешь ли ты, Алеша, что язастал Наталью Николаевну среди таких страданий, что понятно, в какой ад тыобратил для нее эти четыре дня, которые, напротив, должны бы быть лучшими днямиее жизни. Такие поступки, с одной стороны, и – слова, слова и слова – с другой...неужели я не прав! И ты можешь после этого обвинять меня, когда сам кругомвиноват?

Князь кончил. Он даже увлекся своим красноречием и не могскрыть от нас своего торжества. Когда Алеша услышал о страданиях Наташи, то сболезненной тоской взглянул на нее, но Наташа уже решилась.

– Полно, Алеша, не тоскуй, – сказала она, – другие виноватеетебя. Садись и выслушай, что я скажу сейчас твоему отцу. Пора кончить!

– Объяснитесь, Наталья Николаевна, – подхватил князь, –убедительно прошу вас! Я уже два часа слышу об этом загадки. Это становитсяневыносимо, и, признаюсь, не такой ожидал я здесь встречи.

– Может быть; потому что думали очаровать нас словами, такчто мы и не заметим ваших тайных намерений. Что вам объяснять! Вы сами всезнаете и все понимаете. Алеша прав. Самое первое желание ваше – разлучить нас.Вы заранее почти наизусть знали все, что здесь случится, после того вечера, вовторник, и рассчитали все как по пальцам. Я уже сказала вам, что вы смотрите ина меня и на сватовство, вами затеянное, не серьезно. Вы шутите с нами; выиграете и имеете вам известную цель. Игра ваша верная. Алеша был прав, когдаукорял вас, что вы смотрите на все это как на водевиль. Вы бы, напротив, должныбыли радоваться, а не упрекать Алешу, потому что он, не зная ничего, исполнилвсе, что вы от него ожидали; может быть, даже и больше.

Я остолбенел от изумления. Я и ожидал, что в этот вечерслучится какая-нибудь катастрофа. Но слишком резкая откровенность Наташи инескрываемый презрительный тон ее слов изумили меня до последней крайности.Стало быть, она действительно что-то знала, думал я, и безотлагательно решиласьна разрыв. Может быть, даже с нетерпением ждала князя, чтобы разом все прямо вглаза ему высказать. Князь слегка побледнел. Лицо Алеши изображало наивный страхи томительное ожидание.

– Вспомните, в чем вы меня сейчас обвинили! – вскричалкнязь, – и хоть немножко обдумайте ваши слова... я ничего не понимаю.

– А! Так вы не хотите понять с двух слов, – сказала Наташа,– даже он, даже вот Алеша вас понял так же, как и я, а мы с ним несговаривались, даже не видались! И ему тоже показалось, что вы играете с наминедостойную, оскорбительную игру, а он любит вас и верит в вас, как в божество.Вы не считали за нужное быть с ним поосторожнее, похитрее; рассчитывали, что онне догадается. Но у него чуткое, нежное, впечатлительное сердце, и ваши слова,ваш тон, как он говорит, у него остались на сердце...

– Ничего, ничего не понимаю! – повторил князь, с видомвеличайшего изумления обращаясь ко мне, точно брал меня в свидетели. Он былраздражен и разгорячился. – Вы мнительны, вы в тревоге, – продолжал он,обращаясь к ней, – просто-запросто вы ревнуете к Катерине Федоровне и потомуготовы обвинить весь свет и меня первого, и... и позвольте уж все сказать:странное мнение можно получить о вашем характере... Я не привык к таким сценам;я бы минуты не остался здесь после этого, если б не интересы моего сына... Явсе еще жду, не благоволите ли вы объясниться?

– Так вы все-таки упрямитесь и не хотите понять с двух слов,несмотря на то что все это наизусть знаете? Вы непременно хотите, чтоб я вамвсе прямо высказала?

– Я только этого и добиваюсь.

– Хорошо же, слушайте же, – вскричала Наташа, сверкаяглазами от гнева, – я выскажу все, все!

Она встала и начала говорить стоя, не замечая того отволнения. Князь слушал, слушал и тоже встал с места. Вся сцена становиласьслишком торжественною.