– Алеша здесь? – спросил я ее.

– Не бывал, – шепнула она мне как-то таинственно.

Мы вошли к Наташе. В ее комнате не было никаких особенныхприготовлений; все было по-старому. Впрочем, у нее всегда было все так чисто имило, что нечего было и прибирать. Наташа встретила нас, стоя перед дверью. Япоражен был болезненной худобой и чрезвычайной бледностью ее лица, хотя румянеци блеснул на одно мгновение на ее помертвевших щеках. Глаза были лихорадочные.Она молча и торопливо протянула князю руку, приметно суетясь и теряясь. На меняже она и не взглянула. Я стоял и ждал молча.

– Вот и я! – дружески и весело заговорил князь, – тольконесколько часов как воротился. Все это время вы не выходили из моего ума (оннежно поцеловал ее руку), – и сколько, сколько я передумал о вас! Скольковыдумал вам сказать, передать... Ну, да мы наговоримся! Во-первых, мойветрогон, которого, я вижу, еще здесь нет...

– Позвольте, князь, – перебила его Наташа, покраснев исмешавшись, – мне надо сказать два слова Ивану Петровичу. Ваня, пойдем... дваслова...

Она схватила меня за руку и повела за ширмы.

– Ваня, – сказала она шепотом, заведя меня в самый темныйугол, – простишь ты меня или нет?

– Наташа, полно, что ты!

– Нет, нет, Ваня, ты слишком часто и слишком много прощалмне, но ведь есть же конец всякому терпению. Ты меня никогда не разлюбишь, язнаю, но ты меня назовешь неблагодарною, а я вчера и третьего дня была предтобой неблагодарная, эгоистка, жестокая...

Она вдруг залилась слезами и прижалась лицом к моему плечу.

– Полно, Наташа, – спешил я разуверить ее. – Ведь я былочень болен всю ночь: даже и теперь едва стою на ногах, оттого и не заходил нивечером вчера, ни сегодня, а ты и думаешь, что я рассердился... Друг ты мойдорогой, да разве я не знаю, что теперь в твоей душе делается?

– Ну и хорошо... значит, простил, как всегда, – сказала она,улыбаясь сквозь слезы и сжимая до боли мою руку. – Остальное после. Много надосказать тебе, Ваня. А теперь к нему...

– Поскорей, Наташа; мы так его вдруг оставили...

– Вот ты увидишь, увидишь, что будет, – наскоро шепнула онамне. – Я теперь знаю все, все угадала. Виноват всему он. Этот вечер многорешит. Пойдем!

Я не понял, но спросить было некогда. Наташа вышла к князю ссветлым лицом. Он все еще стоял со шляпой в руках. Она весело перед нимизвинилась, взяла у него шляпу, сама придвинула ему стул, и мы втроем уселиськругом ее столика.

– Я начал о моем ветренике, – продолжал князь, – я видел еготолько одну минуту и то на улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне.Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной вкомнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, НатальяНиколаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; явоспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини, то дал емуодно поручение. Но он явится сию минуту.

– Он вам наверно обещал приехать сегодня? – спросила Наташас самым простодушным видом, смотря на князя.

– Ах, боже мой, еще бы он не приехал; как это вы спрашиваете!– воскликнул он с удивлением, всматриваясь в нее. – Впрочем, понимаю: вы нанего сердитесь. Действительно, как будто дурно с его стороны прийти всех позже.Но, повторяю, виноват в этом я. Не сердитесь и на него. Он легкомысленный,ветреник; я его не защищаю, но некоторые особенные обстоятельства требуют, чтобон не только не оставлял теперь дома графини и некоторых других связей, но,напротив, как можно чаще являлся туда. Ну, а так как он, вероятно, не выходиттеперь от вас и забыл все на свете, то, пожалуйста, не сердитесь, если я будуиногда брать его часа на два, не больше, по моим поручениям. Я уверен, что онеще ни разу не был у княгини К. с того вечера, и так досадую, что не успелдавеча расспросить его!..

Я взглянул на Наташу. Она слушала князя с легкойполунасмешливой улыбкой. Но он говорил так прямо, так натурально. Казалось, небыло возможности в чем-нибудь подозревать его.

– И вы вправду не знали, что он у меня во все эти дни ниразу не был? – спросила Наташа тихим и спокойным голосом, как будто говоря осамом обыкновенном для нее происшествии.

– Как! Ни разу не был? Позвольте, что вы говорите! – сказалкнязь, по-видимому в чрезвычайном изумлении.

– Вы были у меня во вторник, поздно вечером; на другое утроон заезжал ко мне на полчаса, и с тех пор я его не видала ни разу.

– Но это невероятно! (Он изумлялся все более и более.) Яименно думал, что он не выходит от вас. Извините, это так странно... простоневероятно.

– Но, однако ж, верно, и как жаль: я нарочно ждала вас,думала от вас-то и узнать, где он находится?

– Ах, боже мой! Да ведь он сейчас же будет здесь! Но то, чтовы мне сказали, меня до того поразило, что я... признаюсь, я всего ожидал отнего, но этого... этого!

– Как вы изумляетесь! А я так думала, что вы не только нестанете изумляться, но даже заранее знали, что так и будет.

– Знал! Я? Но уверяю же вас, Наталья Николаевна, что виделего только одну минуту сегодня и больше никого об нем не расспрашивал; и мне странно,что вы мне как будто не верите, – продолжал он, оглядывая нас обоих.

– Сохрани бог, – подхватила Наташа, – совершенно уверена,что вы сказали правду.

И она засмеялась снова, прямо в глаза князю, так, что егокак будто передернуло.

– Объяснитесь, – сказал он в замешательстве.

– Да тут нечего и объяснять. Я говорю очень просто. Вы ведьзнаете, какой он ветреный, забывчивый. Ну вот, как ему дана теперь полнаясвобода, он и увлекся.

– Но так увлекаться невозможно, тут что-нибудь да есть, итолько что он приедет, я заставлю его объяснить это дело. Но более всего меняудивляет, что вы как будто и меня в чем-то обвиняете, тогда как меня даже здесьи не было. А впрочем, Наталья Николаевна, я вижу, вы на него очень сердитесь, –и это понятно! Вы имеете на то все права, и... и... разумеется, я первыйвиноват, ну хоть потому только, что я первый подвернулся; не правда ли? –продолжал он, обращаясь ко мне с раздражительною усмешкою.

Наташа вспыхнула.

– Позвольте, Наталья Николаевна, – продолжал он с достоинством,– соглашаюсь, что я виноват, но только в том, что уехал на другой день посленашего знакомства, так что вы, при некоторой мнительности, которую я замечаю ввашем характере, уже успели изменить обо мне ваше мнение, тем более что томуспособствовали обстоятельства. Не уезжал бы я – вы бы меня узнали лучше, да иАлеша не ветреничал бы под моим надзором. Сегодня же вы услышите, что янаговорю ему.