На главной улице не было ни людей, ни машин, и Фрэнки наслаждалась прогулкой к дому. За эту переменчивость она и любила Крауч-Энд – днем городская суета, ночью деревенская тишь.

Квартира пропахла запустением.

Запах на мгновение перенес ее в Италию, в тот первый день в Венеции, когда она бродила среди укрытой пыльными простынями мебели, не веря, что получится разогнать многолетнюю затхлость. Она уже и не помнила, когда перестала ее замечать, когда та рассеялась под напором жизни, ее собственной и ее друзей, а воздух в палаццо пропитался флердоранжем и табаком, виски и потом.

Она заварила «эрл-грей», поставила чашку остывать на прикроватный столик, и комната потихоньку наполнилась ароматом бергамота. Фрэнки все не могла поверить, что наконец вернулась домой, даже скрип половиц под ногами казался обманчивым. Не отпускало чувство, что стоит обернуться, и перед глазами вырастут стены палаццо.

Той ночью, впервые после наводнения, она спала без снов, без кошмаров и, проснувшись, провела одно долгое, блаженное мгновение в мире, где ничего не случилось. Где она никогда не ездила в Венецию и не встречалась с Гилли. Но тут же нахлынули воспоминания, и она бросилась в туалет, едва сдерживая тошноту. Стоя на коленях перед унитазом, глядя на забинтованную руку, она поняла, что никогда не сможет забыть. Что эти события останутся с ней навечно.

Ее разбудил громкий, настойчивый стук в дверь.

Сперва Фрэнки решила, что это всего лишь сон, нырнула с головой под одеяло, дрожа от холода, жалея, что с вечера не разожгла огонь в камине и к тому же забыла бросить монетку в газовый счетчик. Она медленно выдохнула и увидела перед собой облачко пара.

Стук раздался снова.

Сбросив одеяло, она потянулась за халатом. Голова раскалывалась, словно накануне Фрэнки прикончила по меньшей мере бутылку джина, – и все из-за влажности.

На пороге стояла Джек. Они уставились друг на друга под холодным зимним солнцем.

– Ты здесь, – сказала Джек. Интонация была утвердительная, но в то же время недоверчивая.

– Да.

Джек моргнула.

– И давно?

– Вчера ночью приехала. – Фрэнки обхватила себя руками. – Заходи, что ли, холод собачий.

Они переместились в гостиную, и Фрэнки склонилась над камином, но, даже когда огонь наконец разгорелся, давал он, как водится, куда меньше тепла, чем хотелось бы. Прошла минута, за ней другая, но в комнате по-прежнему стояла тишина. Фрэнки сделалось не по себе – она толком не знала, чего боится, но выражение лица Джек внушало тревогу. Подруга разглядывала ее до того пристально, что Фрэнки невольно заподозрила, будто ей все известно.

– Ты в курсе, что мы тебя уже похоронили? – в конце концов начала Джек. – Где мы тебя только не искали, Фрэнки. Куда только не звонили. Я собиралась лететь в Венецию, но мне сказали, что толку не будет, что там совершенный хаос и никто ничего не знает. Хотя меня бы это не остановило. Просто в последний момент закралось подозрение, такое, знаешь, неясное предчувствие, что надо бы заглянуть к тебе домой, прежде чем лететь на другой край света среди ночи. И не зря, как видно.

Фрэнки не смела поднять глаз.

– Прости, – сказала она после паузы.

– Я тут чуть с ума не сошла. – Гнева в голосе Джек поубавилось. – Где у тебя виски? – спросила она, и Фрэнки поняла, что прощена. Она предложила помочь, но Джек наотрез отказалась и, велев ей сидеть на диване и греться у огня, принялась суетиться на кухне.

Подойдя к телефону, она сделала короткий звонок – Леонарду, надо думать. «Она здесь. Да. Да. Хорошо» – вот и весь разговор.

– Стаканы не нашла, – сообщила Джек, возвращаясь в гостиную с двумя чашками, в каждой из которых плескалось по изрядной порции виски. – За здоровье, – пробормотала она и, разом опрокинув в себя содержимое чашки, снова потянулась за бутылкой. – Господи, когда ты уже отсюда переедешь? Я иногда ночами не сплю, все думаю, как ты тут одна. Ты хоть знаешь, сколько в этом районе ограблений, сколько убийств?

– Нет. А ты, что, знаешь? – искренне удивилась Фрэнки.

– Ну… нет, – признала Джек. – Но могу себе представить.

Она умолкла, и Фрэнки тут же поняла, чего от нее ждут. Этого она и боялась, об этом размышляла всю обратную дорогу, пытаясь заранее придумать, что и как будет говорить. По возможности правду – в романах и фильмах герои вечно попадаются на чересчур запутанной лжи.

– Прости, что не позвонила, – начала она. – Я несколько дней не могла выйти из квартиры, электричества не было, вода поднималась. Я запаниковала.

Джек кивнула:

– Я понимаю, но куда ты пропала-то? Говорят, это было самое страшное наводнение столетия. Не какое-нибудь там сезонное подтопление.

– Правда? Я подозревала что-то подобное, – попыталась пошутить Фрэнки.

Джек и бровью не повела.

– Когда все немного пришло в норму, я попросила Марию съездить в палаццо. Она сказала, тебя и след простыл.

– Я уехала в Рим.

Джек нахмурилась:

– В Рим?

– Да.

Фрэнки умолкла. Это уже сложнее объяснить, от Джек полуправдами не отделаешься, но не признаваться же, что сбежала в Рим от ареста, от карабинеров, которых в ужасе ждала с минуты на минуту. Пожалуй, лучше всего, проще всего намекнуть, что ей отказал здравый смысл, – в конце концов, это отчасти правда.

– Не знала, что еще делать. Просто хотела уехать. Не было сил там оставаться, и я села на первый же поезд. Прости, что не позвонила, не дала вам знать, что в порядке. Сама не знаю, о чем я думала. Вряд ли вообще думала. Я заболела, был приступ лихорадки из-за инфекции, врач сказал – скорее всего, заразилась через воду, так что уехать сразу я не могла, пришлось сперва вылечиться.

Джек в очередной раз осушила чашку.

– Леонард собирался в Скотленд-Ярд звонить.

– Мой рыцарь на белом коне, – улыбнулась Фрэнки.

Джек коротко кивнула, на губах мелькнул лишь намек на улыбку.

– Хоть какая-то польза от этой истории – по крайней мере, у вас с Леонардом отношения наладились. – Она помолчала. – Прости, ладно? За ссоры.

Фрэнки отмахнулась:

– Что было, то прошло. И ты меня прости. За все, – сказала она, вспомнив вердикт, который вынес врач Джек.

Та еще раз кивнула и повернулась к камину:

– Боже, как я жду весны.

Фрэнки потянулась к ней, сжала ее ладонь. На одно прекрасное, сияющее мгновение она позволила себе вообразить, что жизнь продолжится, как прежде. Что будут дни такие же, как этот, задушевные разговоры у камина за стаканчиком виски, к которым станет порой присоединяться Леонард, но его присутствие теперь уже ничего не изменит, не затронет сути их дружбы. Можно будет забыть о Венеции, о Гилли. Лишь спустя несколько минут к Фрэнки вернулся дар речи, и гул в ушах начал понемногу стихать.