для прогулок между стеллажами, а волосы собраны в два тугих пучка. Я понятия не имею, сколько ей лет, может, сорок с чем-то, может, тридцать с чем-то. Ее зовут Сесилия Браун, и ей никто из нас не нравится. Она ясно дала понять, что ей не по душе неожиданные запросы на поиск документов, небрежное отношение Генри к такой важной процедуре и его неспособность заполнить форму 29, которая, как я только что выяснила, представляет собой форму запроса документов в Тенкилле. Ещё её раздражают напоминания Генри, что его срочный вопрос важнее соблюдения процедуры законодательства. При этом она совершенно ясно даёт понять, что поддерживает наш крестовый поход, и ведёт нас в свой кабинет, пусть даже с самым суровым и хмурым видом, какой только можно представить. Она говорит, что связалась по имейлу с главным операционным директором, женщиной, которая наблюдает за работой всего кампуса, потому что она хочет, чтобы это было официально подтверждено.

Генри говорит, что очень её уважает, и мы продолжаем путь. Это подшучивание сквозь напряжение действует мне на нервы. Я знаю, что Генри терпеть не может лезть напролом, но если без этого никак не обойтись, он твёрд и безжалостен. Мне очень хочется бросить это дело, затащить его в ближайшую кровать и никогда больше не возвращаться. Родить ему сотню детей, купаться нагишом на тропическом пляже, а в перерывах читать ему вслух эротические романы.

К счастью, Самера читает мои мысли (не по поводу Генри), потому что, когда у нас есть возможность представиться Сесилии Браун, Самера говорит, что она член команды юристов. Генри сказал, что мы команда, помогающая ему с этим внутренним вопросом.

Я готова обнять Самеру. Потому что, скажи она Сесилии, что она представитель прессы, всё это шоу тут же закончилось бы. А теперь нам нужно лишь подать форму 29 и следовать обычной процедуре.

Мы толпимся вокруг стола Сесилии, потому что у неё нет стульев для гостей, и я держу пари, что это намеренно. Думаю, она предпочитает компанию растений и пластинок. Она сидит за столом времён динозавров мезозойской эры и печатает на безбожно щёлкающей клавиатуре. Все эти древности не вяжутся с современным зданием, но Сесилия Браун присвоила это место, заполнив все поверхности — пол, столешницу, подоконник, полки, верх шкафа — множеством растений. Мы практически в теплице.

— Угу, — бормочет Сесилия, шумно печатая, и сдвигает очки на нос. Её пучки — такие тугие, что кожа под глазами и на лбу кажется натянутой. Она просто карикатура на библиотекаря, она до ужаса стереотипна, и я с трудом держусь, чтобы не делать преждевременных выводов, как уже получилось с Брэдом, и изо всех сил стараюсь не навесить не неё ярлык. Она стучит и стучит по клавиатуре, каждые несколько секунд хмыкая.

— Ну? — наконец не выдерживает Генри. Он стоит к ней ближе всех. Меня завораживают его движения, я смотрю, как он шевелит пальцами в карманах брюк — жест, выдающий его нервозность, чего не делает ни один мускул его лица.

Я стою в уголке между растением в горшке и растением, свисающим со стены и щекочущим мне шею. В другом уголке, тоже со всех сторон зажатые тропическими цветами, ютятся Лена, Самера и Брэд.

— Это довольно странно. Врач, которого вы ищете, доктор Роджер Хофф, работал в Меривью Медикал с шестидесятых по восьмидесятые. Большинство документов о нём должны храниться здесь в подвале, поскольку мы занимаемся их оцифровкой в хронологическом порядке.

Я выхожу из тропического леса.

— Простите, миз Браун, у меня два вопроса. Вы сказали, что занимаетесь оцифровкой записей — здесь?

— Да, — произносит она таким тоном, будто ей хочется добавить: да, тупица, прикинь, вот что делают со старыми документами. — И я знаю, что почти все записи до девяностого года должны быть здесь, потому что копировальные машины, которые мы арендовали, чтобы делать всю стеклянную работу по сканированию старой бумаги и её распознаванию, в следующем месяце надо вернуть поставщику. На девяностые у меня не хватило ни времени, ни денег.

Стеклянная работа означает трудоёмкий процесс копирования бумажных документов на фотокопировальном аппарате, вручную и постранично, потому что старые записи крайне редко бывают одинакового размера, чтобы можно было легко скопировать их автоматически, как современные. У них может быть разный стиль, качество, они могут храниться как попало. Распознавание файлов означает, что в процессе стеклянной работы — в процессе сканирования — копировальный аппарат «извлекает» текст таким образом, чтобы преобразовать его в доступный для поиска. Так, например, PDF или TIFF — это изображение бумажного документа, плоское изображение. И если текст, который появляется на этом бумажном документе, «прочитан» копировальной машиной и, таким образом, сделан доступным для поиска, вы сможете сохранить его как PDF или TIFF, и люди смогут находить его текст. Не будь распознавания, у вас осталась бы просто картинка документа.

Записи о докторе Хоффе нужно распознать, потому что это существенно сократит объём нашей работы. Услышать от Сесилии Браун, что у них в подвале стоят две нужные для распознавания машины, — всё равно что выиграть в лотерею.

— Это круто, — говорю я. — Рада, что у вас есть такие машины. Значит, нам не нужно забирать оригиналы.

— Забирать оригиналы? — кричит она, едва не подпрыгивая на стуле.

— Нет-нет, миз Браун. Этого мы делать не собираемся. Просто наша адвокат обеспокоена срочностью и важностью этого конфиденциального расследования, — говорит Генри.

— Мы никому не позволяем выносить оригиналы за пределы нашего кампуса, — резким тоном заявляет Сесилия.

— Да, да. Конечно, миз Браун, — бормочет Генри.

— Простите, миз Браун. Я не хотела вас пугать. То есть выходит, что все документы до девяностого года лежат в подвале? — спрашиваю я.

— Ну да, почти все, да. Чтобы на следующий год закончить остальное, придётся доплатить. — Сузив глаза, она пристально смотрит на Генри. — И я надеюсь, мистер Паланкеро, что вы с пониманием отнесётесь к моей просьбе, учитывая потребность в доступе к старым записям с такими небольшими зацепками и с такой большой срочностью.

— Конечно, миз Браун. Конечно, я постараюсь повлиять на распределение бюджета.

— Хмм, — вновь говорит она. Её скепсис столь чист и прозрачен, что можно разливать его по бутылкам и продавать. Никогда не видела такого искреннего выражения лица. Хорошо, что она извлекла из этой сделки какую-то свою выгоду. Ей плевать, кто такой Генри, плевать на его статус и на то, что он самый горячий мужчина на планете. Мне начинает нравиться Сесилия Браун.

— Какой второй вопрос? — спрашивает она меня.

— Да, точно, спасибо, — говорю я, откидываю в сторону ветку растения,