копа — игла соскользнёт. Будешь идти не так, как мне нравится, игла соскользнёт.

— Лена, успокойся, — прошу я. Мы идём к Пентхаусмену, схватившему Брэда, и никто из этих по уши занятых, ничего не замечающих туристов не обращает на нас внимания. Все настолько погружены в себя или в свои гаджеты, что сам собой напрашивается ответ на вопрос, почему так высока статистика торговцев людьми, творящих своё чёрное дело у всех на виду, в поездах, самолетах и автобусах, в мотелях и отелях известных брендов. Никто ни на кого не смотрит. К тому же наши Пентхаусмены выглядят как любые другие мужчины в компании бостонских цыпочек.

Лена дрожит. Только бы игла не соскользнула. Яд может быть смертельным.

Выхода нет. Я не могу кричать. Не могу вызвать копа. Он может всадить в неё иглу, и всё будет кончено. Я уверена, у них тут рядом машина, в которой они смоются. Так что я вновь облажалась, думая, будто смогу обмануть обученных убийц, у каждого из которых по нескольку глаз, как у мух.

Мы как раз подходим к ларьку с кренделями, когда наш Пентхаусмен говорит:

— А теперь слушай. У нас есть ещё один шприц для твоего мальчика. Мы сейчас покидаем станцию, а ты ведёшь нас туда, где хранятся данные. Всё ясно?

Я не отвечаю. Мы поравнялись с Брэдом и его Пентхаусменом и теперь дружной компанией облажавшихся приятелей стоим в очереди за кренделями.

— Я спросил — всё ясно? — продолжает наседать Пентхаусмен.

Я уже собираюсь сказать — да, как вдруг, словно серебряная вспышка в небе, в нашу тусовку вклинивается Пьяный Ральф. Уж не знаю, как ему удалось вырваться от копов, но вот он тут как тут, и цилиндр Брэда на нём. Его голос грохочет, отличная акустика передаёт его невнятность и акцент:

— Багз Банни, старый приятель! Ты потерял шляпу!

— Пошёл отсюда, — шипит Ральфу Пентхаусмен.

— Эй, ща анекдот расскажу! Багз Банни и… — Он ненадолго умолкает, оглядывая Пентхаусменов с ног до головы, и наконец продолжает: — И маленькая лошадка, и ещё какой-то болван, и … — Рассказать до конца ему вновь не удаётся, потому что тот Пентхаусмен, что занят Брэдом, выпускает Брэда и втыкает свою парализующую иглу в живот Ральфа, но то ли ткань, то ли пуговица блокируют иглу, и шприц, по-прежнему полный, падает на землю.

Похоже, у нашего Пентхаусмена не очень хорошо развиты навыки работы в полевых условиях, потому что он слишком громко говорит своему коллеге:

— Убери эту срань с земли, рукожоп!

И тут же привлекает внимание полицейских и выпускает руку Лены.

Мы с Леной отпрыгиваем, а четверо лучших бостонцев в униформе вылетают откуда ни возьмись и набрасываются на Пентхаусменов. Мы мчимся к Самере.

— На восьмую платформу, живо! — командует она, и мы все мчимся на восьмую платформу. Обернувшись, я вижу, что на земле по-прежнему могучая куча, и бостонские копы явно берут верх над Пентхаусменами, а Ральф невозмутимо шатается возле ларька с кренделями.

* * *

Оказывается, Самера достала нам билеты первого класса, потому что никаких других не осталось. Так что мы сидим за общим столом на отведённых нам местах, и самое главное — мы вместе. Слава Богу, мы вместе. Самера напротив меня, Лена напротив Брэда.

Пока Самера показывает контролёру наши билеты, Лена изучает меню первого класса.

— О, смотрите-ка, — говорит она. — У них есть нечто под названием «Вкусняшки». Судя по тому, чем обычно кормят в таких поездах, это скорее «Говняшки».

— Вот что тебя сейчас волнует, Лена? После всего, через что мы только что прошли? Ты ещё вся потная, а Брэд, мать его, еле дышит — и ты критикуешь «Вкусняшки»?

— «Говняшки».

— Всё нормально, — говорит Брэд будничным голосом, которым, как я понимаю, он говорит почти всегда. — Просто немного запыхался, пока бежал на поезд, вот и всё.

И ни слова о том, как жуткий тип протащил его по всей станции и едва не вколол ему неизвестно какую дрянь.

Я смотрю на Лену и качаю головой. Ей кажется забавным прятать наши страдания под маской беззаботности, но получается всё равно не очень. Ладно. Я ничего не говорю. Спустя десять минут, когда мы уже катим в Нью-Йорк, Лена кладёт голову мне на плечо и тихо спрашивает:

— Грета, с Парком всё в порядке? Я беспокоюсь.

Я крепко прижимаю её к себе, глажу по голове. Я готова бесконечно просить у неё прощения, понимая, что прощения мне нет. Я никогда не смогу исправить того, что сделала. Я снова и снова задаю себе вопрос: что я натворила?

— Солнышко, я уверена, всё в порядке. Вряд ли они рискнут сделать что-то по-настоящему жуткое, когда у нас есть фото, доказывающие, что Кафемен и тот тип из новостей — одно и то же лицо. Эл Рэ всё это изложила Тиму Котону, так что не думаю, будто у них есть рычаги воздействия на Парка.

Судя по всему, мне удаётся её успокоить. Я действительно так считаю, особенно учитывая прямые предупреждения Эл Рэ. Но использовать Парка как рычаг воздействия на нас — вот это с них станется. Тим Котон сказал, что Парк на Багамах. Может, и так. Раз я не знаю правды, то не могу обнадёживать Лену непроверенными утверждениями. Будь я на месте этих сволочей, я бы так и сделала — пригрозила разрушить бизнес Парка, ещё что-нибудь. Противоборствующие стороны всегда обеспечивают себе какие-то рычаги воздействия друг на друга. Но раз я не такая сволочь, не прячу и не убиваю людей, значит, мне нужно получить рычяги влияния с помощью документов. И я надеюсь, что мы найдём эти документы в архивах Тенкилла.

Глава двадцатая

Лена читает книгу, которую ей дала Самера. Брэд либо спит, причём мирно, либо смотрит в окно и молчит. Самера что-то пишет на айпаде. Я смотрю по сторонам, всегда начеку. Никто из нас не произносит ни слова, и это хорошо — помолчать, подумать, перезагрузиться.

Когда мы пересекаем границу с Коннектикутом, я звоню Виктории. Она подтверждает, что Эл Рэ и ее служба безопасности наконец сообщили ей надёжный план, как вернуться на конспиративную квартиру вместе с жёстким диском.

— А коробку от Генри взяла? — спрашиваю я.

— Да, и она у меня с собой.

Поскольку в поезде я не могу вести очень уж серьёзный разговор, я прошу ее позвонить Генри, сообщить ему, что происходит, и сказать, чтобы ждал нас.

— Всё это я уже сделала, — говорит она, — и он вас ждёт. Его кабинет в