Тимбер покинул палатку вслед за Вандегрифом. Нуониэль чувствовал неудовлетворение оттого, что не сумел заставить гордых рыцарей задуматься не только о себе, но и о своей земле, своих людях и о мире вообще. Где-то в глубине души он понимал, что все его доводы, хоть и верны, но неубедительны. Ведь люди столь молоды и столь недоверчивы. Они сражаются друг с другом, чертя всё новые границы, предают, убивают, соревнуются между собой во всём, в чём только можно соревноваться, меряются всем, чем только можно помериться. Они даже умудряются мериться честью. Прошло более ста пятидесяти лет с тех пор, как Тимбер Линггер впервые познакомился с людьми, а они как бранились, так и бранятся друг с другом. Пусти они всю свою мощь в нужное русло – не устоял бы никто, ни тьма, ни свет, ни бесцветное ничто – всё люди бы покорили. Как и много лет назад, нуониэль увидел в людях столько хорошего, но, вместе с тем, ощутил в них и много ненужного, бесполезного хлама из опасений, скрытности, даже леность. Но главным пороком людей нуониэль счёл то, что он назвал «отвержением». Оно проявлялось тогда, когда при виде проблемы или несправедливости по отношению к другим, человек не спешит на помощь, а отворачивается, чтобы просто не видеть того, что ему не нравится. Он может помочь, спасти, но не делает этого, экономя силы, время и своё душевное спокойствие. Да он понимает, что всё происходящее неправильно и плохо, но ничего делать с этим не желает, предпочитая отвернуться. Нет, это не безразличие, потому что при безразличии, человеку нет дела до беды другого. Это именно отвержение, свойственное даже самым чутким людям, способным на сострадание, но только там, где им это не доставляет неудобств. Покой их собственной души важнее прекращения страданий ближнего. Отвержение неустроенного мира вместо его обустройства, лишь ради своего покоя.

Тимбер направился к своей палатке, повидать Молнезара и остальных. Ему страшно хотелось говорить. А вот разговор двух рыцарей, оставшихся в шатре шёл, как старая, дряхлая кляча по болоту.

– Похоже, пора решить нашу «щекотливую» ситуацию, вы не находите, господин Ломпатри? – спросил Гвадемальд после долгого молчания.

– Вы имеете в виду дело о рыцаре Гастии, нуониэле и вашем короле Девандине, да славится он многие лета? – предположил Ломпатри.

– Именно. Но теперь к этому всему добавилось ещё и то, что наш враг Исакий предложил вам перейти на его сторону. Вы, как человек умудрённый в военном деле, понимаете, что ваше присутствие здесь крайне нежелательно и даже опасно.

– Да уж, – отвечал Ломпатри, поглаживая посох колдуна, – вам стоит взять под стражу и меня и господина Тимбера Линггера. Лучше всего даже отослать нас под конвоем в град Идрэн.

– Верите вы мне или нет, но я с самого начала знал, что ни за что не приму предложение Исакия, – сказал Гвадемальд и сел за стол. Он коснулся тёмного пятна крови на скатерти и понюхал испачкавшиеся пальцы. – Оно заманчиво, да. Но в глазах этого Великого Господина я увидел, что совершенно не нужен ему. А вот вы этому хитрецу точно необходимы как воздух. Даже если половина из того, что сообщил нам господин нуониэль, правда, дело обстоит хуже, чем во времена вторжения варварийцев. Скажу вам прямо, господин, я опасаюсь Третьих Врат. Господин Марнло всего лишь зажиточный горожанин, больше разбирающийся в вопросах поставок и податей. А вот я, просидев столько лет в горах, днями созерцая опускающиеся с неба снежинки, уж что-то да смыслю в предчувствиях и предзнаменованиях. Твердыню надо брать сегодня. Судя по тому, какое количество сказочных существ обещает выпустить на волю этот Исакий, всех их нам точно не пересудить и не перевешать. Что вы об этом думаете?

– В форте около двадцати Белых Саванов и, возможно, сотня неопытных воинов. У вас четыре сотни щитов, а из осадного оборудования только шестовые лестницы. Разбившись на группы, по три-пять человек, Белые Саваны займут ключевые узлы твердыни. Прикрываясь массой разбойников, они постараются сдержать вас ещё на подходе. Потребуется большая удача и неистовое мужество людей, чтобы просто подняться на стену и взять хотя бы одну сторожевую башню. Но вот удержать её сил у нашего войска уже не будет.

– Вы как всегда правы, господин Белый Единорог, – разведя руками, сказал Гвадемальд. – К тому же, у них есть предводитель, а это очень много значит в любом деле. А если нам удастся открыть ворота?

– Вы считаете, что тхеоклемен поверит, будто вы привели ему войско? Думаете, он клюнет на эту уловку?

– Конечно нет, господин, – отмахнулся Гвадемальд. – Особенно теперь, когда наш друг оттяпал ему руку. Но он может поверить вам. Желание тхеоклемена, как я понял, поставить Белого Единорога во главе своего несметного войска. Притворитесь, что принимаете его предложение, проберитесь в форт. А потом, на правах воеводы, откройте ворота нам.

– Колдун будет осторожничать, – думал вслух Ломпатри, ходя взад-вперёд по шатру. – Если войско за Третьими Вратам, то первым делом он откроет их. Не думаю, что возможно открыть наши полуденные врата до того, как весь форт будет кишеть подземными тварями.

– Попытайтесь что-то придумать на ходу, – предложил Гвадемальд. – Вы ведь самый опытный воевода Троецарствия!

– Что-то придумать всегда можно, – сказал Ломпатри, опёрся руками на стол, приблизил своё лицо вплотную к лицу собеседника и посмотрел ему прямо в глаза. – Но ответьте мне, господин Гвадемальд, наместник короля Девандина в Дербенах, отбросив все разговоры о чести и благородстве, есть ли хоть одна причина, по которой мне не следует предать вас, когда я войду в форт и получу под своё командование армию, способную сокрушить полмира?

– У вас не будет ни одной причины сохранить нам верность, господин Ломпатри Сельвадо, сын Лера, внук Гера, подданный атарийского короля Хорада и владыка провинции Айну. Постарайтесь сохранить верность себе, кем бы вы сейчас ни являлись.

Глава 22 «Третьи Врата»

Кто построил форт «Врата» и когда точно это произошло, не знал никто, даже Тимбер Линггер. Здания склада, замка и некоторых башен заложили давным-давно те, кто жил в этих краях до прихода людей. Предшественники использовали для строительства всего комплекса чёрный агат – камень благородный, но не такой уж крепкий. Большие кубы вырезали из цельных валунов агата, откалывая маленькие кусочки, из-за чего поверхность стен строений была испещрена аккуратными маленькими выемками. Могло показаться, что чёрные стены – это озёрная гладь, подёрнутая зыбкой рябью тонкого ветерка и застывшая так на веки. Зеркальные выемки и острые края сохраняли свои